Теория Е. Бем-Баверка. Теория капитала и процента Бём-Баверка

(1851 - 1914 )

Если Менгер был отцом-основателем австрийской школы экономики, то Бем-Баверк был ее «апостолом Павлом»: он сделал больше, чем кто-либо другой для популяризации и публикации характерного австрийского подхода к экономическим проблемам. Однако, он внес и свой собственный вклад в данное направление, получивший название теории капитала и процента, основанной на «окольном» характере капиталоинтенсивного производства, и именно эта теория вскоре стала служить образцом австрийской экономической теории для иностранных читателей.

Возникла яростная дискуссия (даже с самим Менгером), которой Бем-Баверк упивался до самого конца, исписав больше страниц в защиту этой теории, чем он посвятил собственно ее исходной формулировке. Его замечательные полемические возможности были в дальнейшем продемонстрированы в работе «Конец марксистской системы» (1896), которая остается, - несмотря на ошибочную уверенность автора в том, что Маркс написал три тома «Капитала» в порядковой последовательности, - одной из наиболее сильных атак на марксистскую экономическую теорию из когда-либо предпринятых. Репутация Вем-Баверка на протяжении его жизни была такова, что его даже ставили рядом с Рикардо и Джевонсом, выше таких современников, как Маршалл, но его влияние уменьшалось с течением времени, а его теория капитала и процента, к лучшему или к худшему, пользуется сегодня незначительным вниманием.

Бем-Баверк родился в 1851 году в Вене, столице Австро-Венгерской империи. Он изучал право в Венском университете и получил свое первое место преподавателя в Университете Инсбрука в 1881. Он поступил на государственную службу в 1889 г. и три раза занимал должность министра финансов - в 1895, 1897 и 1900 годах. Он окончательно ушел из министерства в 1904 году и вернулся к научной деятельности в качестве профессора экономики в Венском университете, где и работал до конца своей жизни. Он скончался в 1914 году в возрасте 63 лет.

Не считая ряда ранних небольших работ, его первым важным произведением была книга «Капитал и процент» (1884) - кропотливая классификация более 100 авторов по пяти направлениям теории процента, демонстрирующая, что истинная природа процента ускользнула от них всех. С удивительной регулярностью те авторы, которые были ближе всего к подходу самогоБем-Баверка - Рикардо, Сениор, Джевонс и Менгер, - получали самую резкую критику с его стороны. Пять лет спустя он опубликовал свою собственную «Позитивную теорию капитала» (1889), написанную в большой спешке и опубликованную без окончательной редакции. Когда он вернулся к академической деятельности в 1904 году, большая дискуссия о его теории процента была в самом разгаре, при этом большая часть критики приходила из Америки. Вместо того чтобы тщательно просмотреть первое издание «Позитивной теории», Бем-Баверк сел за написание ответа каждому из своих главных критиков, просто добавив эти 14 «Критических замечаний» в качестве приложений ко второму (1909) и третьему (1912) изданиям «Позитивной теории».

Теория процента Бем-Баверка проводила четкое различие между происхождением процентных платежей и реальным определением процентной ставки - между, если можно так сказать, вопросами «почему?» и «как?» в отношении процента. Процент возникает из процесса передачи в виде ссуды текущего дохода в обмен на обещание будущего дохода, то есть отдельные члены общества, видимо, готовы заплатить надбавку к текущему доходу за привилегию располагать им, как если бы они обладали им в будущем. Вопрос «Почему ставка процента является положительной?» может быть выражен на языке Бем-Баверка следующим образом: «Почему люди готовы предоставить определенное количество благ в настоящем, только если они могут быть уверены, что в будущем они получат обратно большее количество благ данного вида и качества?». Его ответ состоял в том, что существуют три «основания» или причины, по которым люди обычно предпочитают блага в настоящем благам будущим. Первые две причины являются психологическими и могут быть суммированы в известной фразе «позитивные временные предпочтения»: люди имеют обыкновение по разнообразным убедительным причинам переоценивать будущие ресурсы и недооценивать будущие потребности. Третья причина более трудна для понимания: это «техническое превосходство современных товаров над будущими товарами». Под этим он понимал не просто физическую производительность капитальных благ, но также то, что они являются и источником ценности. Инвестирование капитала всегда подразумевает увеличение продолжительности производственного периода, который обычно приносит положительный доход после вычета затрат на создание и поддержание в рабочем состоянии капитальных благ. Но эти чистые доходы от косвенного, «окольного» производства, сами являются убывающими. Таким образом, чем дальше от нас отстоит момент любой инвестиции, тем меньше ее ценность для инвесторов. Короче говоря, считал Бем-Баверк, чистая физическая производительность капитала сама по себе создает надбавку к стоимости благ в настоящем независимо от первых двух оснований для существования позитивных временных предпочтений.

Этот вывод стал причиной большей части разногласий по поводу теории капитала австрийской школы. Большинство критиков ограничивались доводом, что первые две причины процента создают дополнительный спрос на потребительские кредиты, тогда как третья причина создает дополнительный спрос на производственные кредиты, а все три причины в совокупности создают положительную ставку процента. Более того, критики возражали против энергичного отказа Бем-Баверка от того, что его теория процента была просто замаскированной старой теорией процента на основе производительности, предложенной Тюрго, дополненной теорией процента с позиции временных предпочтений Сениора. Бем-Баверк всегда настаивал, что земля и труд являются единственными «подлинными», не воспроизводимыми факторами производства, и что капитал является «производительным» или промежуточным фактором, предложение которого строго зависит от земли и труда, затраченных на его производство в прошлом. Иными словами, не капитал, а именно инвестирование земли и труда в капиталистическое «окольное» производство является производительным.

Кроме того, когда Бем-Баверк в последней части «Позитивной теории», наконец, пошел дальше вопроса о том, почему ставка процента обычно положительна, чтобы выяснить, как на самом деле определяется ставка процента, его аргументация неожиданно сводится к старой классической доктрине фонда заработной платы. Экономика состоит из капиталистов и рабочих, и единственным капиталом является оборотный капитал, то есть приобретенные на заработную плату блага вложены в дело, чтобы связать их на время производственного периода. Утверждается, что этот фонд заработной платы является фиксированным по объему в рамках технических условий производства. При ставке процента, равной 0, капиталисты имели бы неопределенный спрос на сегодняшние товары, приобретаемые с помощью заработной платы, чтобы заплатить своим рабочим. Таким образом, ставка процента растет до тех пор, пока весь фонд заработной платы не используется на удлинение среднего периода производства. Следовательно, равновесная ставка процента определяется предельным продуктом самого длинного из принятых производственных периодов.

Контраста между жесткой критикой Бем-Баверком всех остальных теорий процента, тщательным определением вопроса, почему процент должен вообще быть положительным, и окончательной формулировкой довольно слабой теории о том, как в действительности определяется процентная ставка, было достаточно, чтобы разочаровать даже тех, кто первоначально был благожелательно расположен к его аргументации. Виксель сделал все возможное, чтобы переформулировать теорию процента Бем-Баверка и освободить ее от определенных технических ошибок, но большинство экономистов потеряли к ней интерес, особенно после книги Фишера «Теория процента» (1907), которая успешно заново сформулировала всю проблему в терминах общего равновесия как взаимодействие между «готовностью» и «возможностью», тем самым отказавшись от опоры Бем-Баверка на сомнительную концепцию измеряемого «производственного периода».

Литература

J. Schumpeter, Ten Great Economists from Marx to Keynes (Oxford University Press, 1951); E. Kauder, Bohm-Bawerk, Eugen von, International Encyclopedia of the Social Science, vol. 2, ed. D.L. Sills (Macmillan Free Press, 1968).

См. также: Галерея экономистов , , К завершению марксистской системы , Материал из Википедии - свободной энциклопедии

29 . Концепция экономического блага (50 тем и литература для докладов )

Карл Менгер. Основания политической экономии , глава 3 (учение о ценности)

Марк Блауг. Менгер, Карл

Евгений фон Бём-Баверк. Основы теории ценности хозяйственных благ , Часть II. Теория объективной меновой ценности

Марк Блауг.

Фридрих фон Визер. Теория общественного хозяйства (проблема вменения дохода, общее и специфическое вменение дохода, экономический расчет полезности, капиталистическое господство в современном народном хозяйстве)

При определении характеристики Полезности и Блага Менгер получает два предмета в одной оболочке. Мне представляется более привычным и соответствующим смыслу восприятия этих слов такое их значение:
Благо - предмет или отношение- носитель полезности как свойства удовлетворять потребность человека, как непосредственно, так и через процессы природного развития, социального и экономического взаимодействия. Отсюда видно, что не все блага могут вступать в прямое и непосредственное соприкосновение с отдельным человеком, но при этом в своем значении они выступают как благо.

Закон Причины и Следствия принято рассматривать в последовательности от причины к следствию, а жизнь показывает, что следствие есть поиск причины. Если принять во внимание, что сама человеческая жизнь создается и строится с микроуровня и происходит это в определенной степени спонтанно, то не все будет выглядеть однозначно определенным. Масса причин может быть установлена только тогда, когда имеется какое-то событие, действие, результат, и название причины становится формализованным объяснением следствия. Она всегда найдется. Если за Следствие принимать любое событие или состояние, то все что ему предшествовало - массу условий, обстоятельств и состояний, а так предлагается, за Причину, то не будет ли такой подход являться слишком "огульным"?
Сам процесс взаимодействия с благом или его использование позволяют раскрыть и принять его полезность. Не одновременное возникновение перечисленных Менгером условий позволяет предмету выступать благом, а процесс его использования вызывает возникновение сопутствующих значений и обстоятельств.

О времени.
Время есть процесс преобразования, а восприятие этого процесса выступает как чувство времени. У Менгера же все наоборот: " Каждый процесс превращения состоит из возникновения и развития и мыслим только во времени".

Если учесть характер установления взаимоотношения между лицами и благами, то можно расширить приведенную классификацию, введя определения захваченных(силового и организационного типа) и правопроизведенных благ.

Полагаю, что совершенно бессмысленно увязывать ценность благ с их количеством, доступных для распоряжения. А также можно сказать, что не существует никаких благ, которые могли бы быть получены без труда. Конечно, до некоторого времени можно предполагать, что к ним относятся воздух, иногда теплый, как среда обитания и солнечный свет. Рассуждать об основных условиях существования жизни и утверждать об отсутствии ценности этих благ можно, если, только, не учитывать волю и работу созидателя этого мира. Это продукты "другой экономики", на уровень понимания которой наше сознание не поднялось. Но воздух уже превратился в природный материал, расходование которого уже начало сознательно ограничиваться, так как уже виден предел использования. О воде и плодах в том же плане уже лучше не говорить. Это один аргумент для развязки вопроса о взаимосвязи ценности благ с их редкостью.

Чтобы полнее понять этот вопрос необходимо, первоначально, исходить из условий и обстоятельств сохранения и воспроизводства (расширенного в качественном и качественном измерении) жизни, отдельной жизни, ибо ценность выступает как субъективное отношение и не соизмеряемая величина для разных лиц. Ценность является проявлением индивидуального отношения к отдельному благу в общей их структуре. Она не имеет прямой связи с потребностью и ее удовлетворением, а также с потребительной и меновой стоимостью, ценой и стоимостью. Ценность проявляется только в сформировавшейся структуре потребления. Многие вновь возникающие блага имеют высокую стоимость по сравнению с другими в общей структуре благ, часто они становится предметом образного и усиленного психологическими эффектами спроса, однако соответствующей ценности, пропорциональной стоимости, они не имеют.

Высокая концентрация определенного блага у отдельного лица являются для него основой торгового взаимодействия с другими лицами и получения материальных прав. Фактически всегда любое превышение количества благ над непосредственной физической потребностью превращается в материальные права (иногда и в потерю их). Видимо, сначала, происходило спонтанное отклонение, а затем его место занимает специализация на отклонение для производства материальных прав как экономического вида потребности.

Написав вышесказанное, я совсем не ожидал встретить у Менгера такое определение:
" Полезность -- это годность предмета служить удовлетворению человеческих потребностей и потому (именно как познанная полезность) является общим условием характера благ. И неэкономические блага полезны в той же мере, как и экономические, вследствие своей годности удовлетворять человеческие потребности, и эта их годность также должна быть познана людьми, так как иначе они не могли бы вообще стать благами"
С таким определением я уже не могу не согласиться.

Менгер ищет устойчивые взаимосвязи между ценностью и стоимостью, но это категории совершенно разного плана: ценность - более психологическая категория, стоимость - экономическая. Связь здесь только одна - все, так или иначе, замыкается на субъекта этих отношений. Он пробует вывести и показать взаимосвязь между ценностью и ценой, но это всего лишь похожие слова, к тому же последнее является экономической декларацией.

Первоначально в основании экономического обмена находилось отклонение фактического наличия благ от физической потребности и превращение этого отклонения в материальные права с последующей специализацией на этом отклонении. В дальнейшем же жизнедеятельность субъектов экономических отношений планировалась и осуществлялась исходя из намерения получения материальных прав на базе специализации на отклонении.

Нельзя упускать из виду и того, что в основе экономического взаимодействия лежит не просто обмен, а совокупность актов купли и продажи, представленных на рынке отдельно. Всегда в каждом из этих актов, с одной стороны, выступают материальные права.

Использование категории "Полезность" для поиска оснований для экономического взаимодействия, как мне представляется, не имеет никакого смысла. Это субъективная экономическая характеристика. Ценность и полезность проявляются в экономическом взаимодействии не непосредственно, а как образные основания спроса и как одни из двигателей социально-экономического прогресса.

Цена - всего лишь декларация величины стоимости. Выводить из деклараций экономические законы достаточно тяжело. Для некоторого обозначения процедуры и среды установления цен можно было бы исходить из нескольких влияющих обстоятельств:
1 - Цены устанавливаются и существуют только в экономической среде;
2 - Цены устанавливаются субъектами отношений;
3 - Осмысление позиции субъекта в отношении установления цены осуществляется человеком.. (Пример данной главы)
4 -Установление цены есть одно из проявлений экономической свободы;
5 - Установление цены выступает как намерение образовать стоимость.

>Менгер ищет устойчивые взаимосвязи между ценностью и стоимостью, но
>это категории совершенно разного плана: ценность - более
как это ни смешно, термины "ценность" и
"стоимость" пришли в русский язык как переводы
одного и того же английского слова - value
При переводе "Капитала" на русский язык value намеренно и по иделологическим соображениям переводилось как "стоимость", потому что "стоимость" имеет в русском языке несколько более объективистскую окраску. Тем самым подчеркивалась объективная природа value, что вполне согласуется с трудовой теорией ценности, с которой согласован марксов материализм.
Если Вы не верите мне на слово, обратитесь к любому классическому английскому тексту, посвященному теории ценности. Вы не найдете различения (хотя бы на уровне обозначения разными словами) ценности и стоимости. Используется только слово value. Даже в "Капитале".

По сути замечания я возражать не буду. Замечу только, что как бы ни соотносились между собой термины "ценность" и "стоимость" для экономического блага ни одна из этих характеристик не задана объективно, т.е. независимо от оценивающего субъекта.
Множество авторов уже провели критику объективной (и в т.ч. трудовой) теории ценности и пришли к субъективной теории. Позднейшее (и одно из наилучших) изложение Вы найдете у Мизеса в "Человеческой деятельности".

>Цена - всего лишь декларация величины стоимости.
Цены - выраженные в деньгах соотношения ценностей экономических благ, по которым реально идет обмен этими благами. Декларативны они или нет (не понимаю, что это значит) - обмен идет, а значит цены определяют условия человеческой деятельности. А тогда, нравится нам это или нет, мы обязаны определять закономерности обмена с учетом цен.

>Установление цены выступает как намерение образовать стоимость.
Бессмысленный бред.

>материальные права
А я, наивный, почему-то всегда был убежден, что права нематериальны по определению...

>лежит не просто обмен, а совокупность актов
>купли и продажи, представленных на рынке отдельно
...которую экономисты и называют обменом в общем смысле этого слова
Выражение "на рынке происходит обмен" обозначает, что совершается некоторое количество "актов купли и продажи, представленных на рынке отдельно".

На рынке идет не обмен, а обмен. Супервозражение ей-богу!

У Менгера действительно достаточно смутно определено соотношение полезности блага и самого блага. Поэтому здесь возможны неверные понимания.

Я посоветовал бы начинать изучение основ субъективистской теории с другой трактовки - с работы Мизеса "Человеческая деятельность" - там в принципе то же самое, но гораздо меньше простора для путаницы в голове. А судя по Вашим последующим комментариям - путаница есть и довольно серьезна.

Кстати, излагая учение об экономическом благе, Мизес вообще не обращается к термину "полезность".

Не вижу никакой основы для представления ценности в качестве потребительной и меновой ценности, а также перехода от этих словосочетаний к понятию цены. Думаю, что, в данном случае, фактически идет развитие понятий не от ценности к цене, а к последней приспосабливается достаточно неубедительное обоснование. Такое обоснование похоже на системное заблуждение, использование которого искажает устройство экономического взаимодействия.




Товар - (материальный) носитель стоимости, предназначенный для реализации.
Можно сказать, что исходным моментом в появлении и существовании товара является намерение получить материальные права в денежной форме в результате реализации имеющегося или производимого продукта. А не наоборот, как часто представляется.

Мне очень нравится фокус с подменой истории денег историей денежного устройства, которое почему-то принято называть денежным обращением. Вся история денег состоит из фактов их создания (производства) и использования. У денег всегда законченный цикл: производство - использование. Поэтому говорить о денежном обращении можно только как о несуществующем явлении.. Но зато всегда можно сказать что-то об обращении денежных носителей - о их переходе со счета на счет или из кармана в карман вместе с возникновением и использованием денег. То, что выдается за историю денежного обращения, очевидно, является историей денежного устройства.

Думаю, что столь распространенная сказка "про белого бычка" не в состоянии объяснить природу происхождения денег. "Бычок" придавал стоимость носителю денег, а не деньгам. При движении " Бычок" мог полнеть и худеть. И совсем не важно при этом выступал ли он при этом или в роли скота, или в роли драгоценного металла. Никогда и ни один товар не зависимо от его стоимости не был деньгами, но, безусловно, некоторые из них были носителями денег.

Да уж, вы загоняете себя в ужасные дебри. И метафизикам не снилось отделение понятий самих от себя "деньги никогда не были деньгами", поздравляю.
Я туповат чтобы это понять, вернуть с простому Спинозе.

Сергей, привет!
Лично ты можешь списать все сказанное на мое чудачество, но, между тем, обрати внимание на то, что мы разговариваем на полях работы, которая называется "Основания политической экономии". Кроме того, она и представлена как основания политической экономии. Мне же эти основания предстают парашютом политической экономии, который начал складываться в полете. Не замечать этого уже нельзя. Я также должен сказать, что придаю должное значение этой работе и роли автора в освещении вопроса.
А собственно, что я сказал? Может быть то, что определенный лист в политической экономии снова чистый.

К слову о Людвиге фон Мизесе, Вот его слова:
"Борьба за свободу, в конечном счете, это не сопротивление деспотам или олигархам, а сопротивление деспотизму общественного мнения. Это не борьба многих против немногих, а борьба меньшинства -- иногда меньшинства, состоящего из одного человека, -- против большинства"

."Инакомыслящее меньшинство недемократично, поскольку отказывается признать в качестве истины мнение большинства. Все средства "ликвидации" этих мятежных негодяев являются "демократическими" и поэтому нравственными"

Слова простые, а мысль замечательная. Это Мизес! ("Теория и история")

Начало
70-х годов XIX в. в истории мировой
экономической мысли ознаменовалось так
называемой маржиналистской революцией. В
такой датировке есть большая доля
условности; к примеру, основные положения
теории предельной полезности были
сформулированы еще Г. Г. Госсеном в надолго
всеми забытой работе 1844 г., а начало
массированного проникновения
маржиналистских идей в экономическую
литературу следует отнести только к
середине 1880-х годов. По-разному протекала
маржиналистская революция в разных странах.
Но факт остается фактом: публикации в 1871. г.
"Теории политической экономии" У. Ст.
Джевонса и "Оснований политической
экономии" К. Менгера, а в 1874 г. "Элементов
чистой политической экономии" Л.
Вальраса заложили новые основы западной
экономической теории, на которых она с тех
пор и развивается. Актуальность
предлагаемой читателю книги заключается,
следовательно, в том, что ему впервые [ни
одно из произведений основоположников
маржинализма (Л. Вальраса, У. Ст. Джевонса, К.
Менгера) в СССР издано не было. Из работ,
публикуемых в данном сборнике, издавались
лишь "Основы теории ценности
хозяйственных благ" Е. Бём-Баверка (1929 г.)]
дается возможность самому познакомиться с
одним из истоков современной западной
экономической мысли -- австрийской школой
политической экономии.

В
рамках данной вступительной статьи мы
попытаемся рассмотреть характерные черты,
отличающие австрийскую школу в целом от
других направлений маржинализма:
лозаннской школы (Л. Вальрас, В. Парето),
работ У. Ст. Джевонса и А. Маршалла, а также
дать индивидуальную характеристику
каждому из трех ее основоположников,
представленных своими работами в этой
книге. Но сначала, видимо, надо сказать
несколько слов о маржиналистской революции
в целом. То, что три человека (Джевонс,
Менгер и Вальрас), работая независимо друг
от друга н опираясь на совершенно различные
национальные научные традиции, -- а в XIX в.
национальные особенности английской,
немецкой и французской политической
экономии выступали очень ярко [Блюмин И. Г.
Субъективная школа в политической экономии.
Т. I. М.: Изд-во Ком. Академии, 1931], -- пришли к
очень близким выводам, никак не могло быть
случайным совпадением. Революцию, как мы
знаем, порождает революционная ситуация.
Какова же была предмаржиналистская
ситуация в западной экономической теории, а
точнее в теории стоимости (ценности), раз
революция произошла именно здесь?

Господствовавшая
в этой области парадигма опиралась на
достижения английской классической школы в
интерпретации Дж. С. Милля, который в 1848 г.
неосторожно заявил, что "к счастью, в
законах стоимости нет ничего, что осталось
бы выяснить современному или любому
будущему автору; теория этого предмета
является завершенной" [Милль Дж. С. Основы
политической экономии. Т. 2. М.: Прогресс, 1986.
С. 172].

Эти
незыблемые "законы стоимости"
сводились к следующему:

1. стоимость вещи
   бывает временная (рыночная) и постоянная (естественная).
   Последняя является центром, вокруг
   которого колеблется и к которому стремится
   первая;
2. рыночная стоимость определяется спросом и
   предложением. При этом спрос в свою очередь
   зависит от рыночной стоимости;
3. естественная стоимость по-разному
   определяется для невоспроизводимых и
   свободно воспроизводимых товаров. В первом
   случае (сюда же относятся и монопольные
   ситуации) она зависит от редкости вещи, во
   втором (преобладающем) -- от величины издержек
   производства товара и его доставки на рынок;
4. издержки производства состоят из
   заработной платы и прибыли на капитал и
   определяются в конечном счете количеством
   затраченного труда [Милль Дж. С, Указ. соч. Т.
   2. С. 222--224].

Таким
образом, в классической модели средний
уровень цен (естественная стоимость)
определяется в сфере производства и
задается издержками. Предложение же товара
определяется спросом, складывающимся при
данной цене.

Такова
объективная производственная теория
стоимости в самом сжатом виде. Следует
отметить, что на европейском континенте эта
теория существовала в несколько ином виде.
С одной стороны, там сильна была традиция,
восходящая к Галиани и Кондильяку и
связывающая ценность вещи с ее полезностью.
С другой стороны, немецкая экономическая
литература, испытывающая влияние мощной
немецкой философии того времени, уделяла
много внимания значению самого слова "ценность"
(Wert), соотносила его с прочими человеческими
ценностями и т. д. Однако теория ценности на
континенте обычно включала и описанные Дж.
С. Миллем "законы", хотя это, как
правило, вело к противоречиям [Примером
может служить знаменитый "Учебник
политической экономии" А. Вагнера (Wagner A.,
Nasse A. Lehrbuch der Politischen Okonomie. 2. Aufl. Leipzig, 1875)]. Но от
недостатков не была свободна и сама
классическая теория в ее миллевском
варианте. Во-первых, для любого, даже самого
высокоразвитого и богатого, общества (а для
него в особенности) возможность
безграничного увеличения производства, из
которой исходит "теория издержек",
является скорее исключением, чем правилом.
Во-вторых, объективная теория трактовала
спрос на товар как "черный ящик". То
немногое, что говорилось об определяющих
его факторах, сводилось к банальному
логическому кругу: спрос влияет на цены, а
цены влияют на спрос. В-третьих, дуализм
классической теории стоимости (совершенно
разные объяснения для свободно
воспроизводимых и невоспроизводимых благ)
не давал покоя ученым, стремящимся создать
стройную и всеобъемлющую теорию,
раскрывающую сущность ценности (стоимости).
(А именно такие цели ставились перед любой
наукой в те допозитивистские времена.) ["Нам
нужна именно такая теория, которая все
явления ценности выводила бы из одного и
того же начала, и притом давала бы им
исчерпывающее объяснение", -- писал Бём-Баверк].

Все
эти слабости вызвали критику классической
теории с самых различных позиций. Если
немецкая историческая школа критиковала ее
за излишне абстрактный, неисторический
характер, то К. Маркс, напротив, решительно
очистил гипотезу трудовой стоимости от
колебаний и оговорок, возникавших у А. Смита,
Д. Рикардо и Дж. С. Милля, поскольку они
хотели согласовать эту абстракцию с
реалиями жизни.

Третий
путь выбрали маржиналисты. Они попытались
создать монистическую общую теорию
ценности исходя из предпосылок, совершенно
противоположных предпосылкам классической
школы.

В
качестве исходного простейшего явления
экономической жизни они выбрали отношение
человека к вещи, проявляющееся в области
личного потребления [классическая школа не
включала личное потребление в предмет
политической экономии, поскольку влияние
привычек, традиций, предрассудков и других
проявлений иррациональности преобладает
здесь над воздействием конкуренции и
экономического расчета и делает
человеческое поведение в данной области
непредсказуемым. Следовательно, чтобы
создать теорию ценности, основанную на
отношении человека к вещи, маржиналистам
потребовалось сделать это отношение
рациональным. Человек в теории предельной
полезности знает иерархию своих
потребностей и, удовлетворяя их, стремится
к тому, чтобы добиться наибольшего
благосостояния]. Как писал К. Менгер, "человек
со своими потребностями и своей властью над
средствами удовлетворения последних
составляет исходный и конечный пункт
всякого человеческого хозяйства" (С. 89).
Из этого соотношения между потребностями и
средствами удовлетворения, или, говоря
более привычным языком, между полезностью и
редкостью, маржиналисты как раз и выводят
феномен ценности хозяйственных благ.

Вооруженные
знанием субъективной ценности благ,
экономические субъекты затевают, если им
это выгодно, обмен или даже производство.
Причем если для классической школы
сущность обмена следует искать в сфере
производства, то для маржиналистов,
наоборот, само производство -- это
своеобразный косвенный вид обмена . Целью же производства и обмена для
каждого из их участников является лучшее
удовлетворение своих потребностей -- прямое
или опосредованное.

Таким
образом, маржиналисты радикально
переформировали проблему стоимости:
содержание "черного ящика" (потребительские
оценки и потребительский выбор) стало
основным предметом анализа, а причинно-следственные
связи между производством, обменом и
потреблением поменяли свое направление на
противоположное -- основой ценности стали не
прошлые затраты, а будущая полезность и т. д.

Разумеется,
предполагаемая маржиналистами мотивация
всякой экономической деятельности -- максимальное удовлетворение
индивидуальных потребностей -- выглядит
крайним анахронизмом в условиях развитого
капитализма конца XIX в. Однако, с нашей точки
зрения, эта предпосылка, взятая сама по себе,
не более искусственна, чем постулат
классической (и марксистской) теории
стоимости о безграничных возможностях
расширения производства. Как справедливо
подчеркивает Ю. Б. Кочеврин, "плодотворность
абстракции следует определять, исходя не из
отсутствия в ней тех или иных реалий, не по
тем или иным психологическим или
поведенческим допущениям, а из объяснения
реального экономического процесса или его
существенной стороны" [Кочеврин Ю. Б.
Неоклассическая теория производства и
распределения//Мировая экономика и
международные отношения. 1987. " 10. С. 45].
Вопрос же о применимости классической и
маржиналистской абстракций к различным
областям современного ценообразования,
безусловно, заслуживает отдельного
разговора и выходит за рамки данного
введения.

Долгое
время австрийская школа рассматривалась в
западной экономической литературе лишь как
одна из движущих сил маржиналистской
революции, которая достигла меньших
успехов, чем остальные, поскольку не
владела математическим аппаратом. Такая
оценка сложилась в середине 30-х годов XX в.,
когда различные направления маржинализма,
казалось, навсегда слились в едином
неоклассическом потоке и к тому же были
отодвинуты на второй план в результате
следующей революции в экономической науке --
кейнсианской. Но в начале 70-х годов в ходе
ослабления кейнсианства и возрождения
острого интереса к микроэкономическому
анализу выяснилось, что могикане
австрийской школы Л. Мизес и Ф. Хайек (последний
получил в 1974 г. Нобелевскую премию) пронесли
через все эти годы некоторые важнейшие
особенности австрийской школы, не давшие ей
слиться полностью с неоклассической
парадигмой.

Таким
образом, по сравнению с лозаннской и
кембриджской (англо-американской) школами
маржинализма австрийская школа оказалась
наиболее четко очерченной и долговечной.
Можно с большой степенью уверенности
назвать известных экономистов,
принадлежащих к разным поколениям
австрийской школы, включая наших
современников. Это ее основоположник К.
Менгер, его ученики Е. Бём-Баверк и Ф. Визер (хотя
слушать лекции К. Менгера в Венском
университете им не довелось, оба окончили
его незадолго до того, как автор "Оснований
политэкономии" получил там
профессорскую кафедру), ученики Е. Бём-Баверка
Л. Мизес и Й. Шумпетер, ученик Л. Мизеса Ф.
Хайек и его ровесники Г. Хаберлер, Ф. Махлуп,
О. Моргенштерн (один из основателей теории
игр), последователи Л. Мизеса и Ф. Хайека И.
Кирцнер, Л. Лахманн, Э. Штрайслер и др.

Сильное
влияние различные идеи австрийской школы
оказали на англичан Л. Роббинса, Дж. Хикса и
Дж. Шэкла, шведа К. Викселля, голландца
Пирсона, итальянца М. Панталеони,
американцев Р. Эли, С. Паттена и др.
Разумеется, австрийская исследовательская
традиция у различных ее представителей
проявлялась в разных формах и в разной
степени, но во всех случаях проследить ее
влияние можно.

Каковы
же характерные особенности австрийской
школы политэкономии? Прежде всего это
последовательный монистический
субъективизм: все категории экономической
науки австрийцы стремятся вывести только

из отношения к вещи экономического
субъекта, его предпочтений, ожиданий,
познаний. Как настойчиво подчеркивает
Менгер, любые блага сами по себе, с точки
зрения экономиста, лишены каких-либо
объективных свойств, и прежде всего
ценности. Эти свойства придает им лишь
соответствующее отношение того или иного
субъекта.

Так,
сущность процента состоит у них в разной
оценке субъектом настоящих и будущих благ,
издержки производства -- в упущенной пользе,
которую, как ожидается, производительные
блага могли бы принести, если бы были
употреблены не так, как на самом деле, а
иначе, и т. д. При этом субъект у австрийцев
не гарантирован от ошибок (он может, к
примеру, неверно оценить свои будущие
потребности и средства их удовлетворения),
и эти его ошибки не будут "отброшены"
рынком, а сыграют свою роль, участвуя
наравне с более правильными оценками, в
определении цены данного блага.

Особый
акцент, который австрийцы делают на
неопределенности будущего и возможности
ошибок, огромное значение, придаваемое ими,
особенно Менгером, знаниям экономического
субъекта, имеющейся в его распоряжении
информации, резко выделяют их на фоне
других маржиналистов и делают их теории
особенно важными в наши дни, когда проблема
поиска и обработки информации находится на
переднем плане экономических исследований.

Можно
смело утверждать, что степень
рациональности, требуемая от
хозяйственного субъекта, находится в
теориях австрийцев на порядок ниже, чем в
моделях Джевонса и Вальраса. Это
проявляется, в частности, в другой
особенности австрийской школы, а именно в
том, что австрийцы не употребляют не только
математические методы исследования, но
даже геометрические иллюстрации своих
теоретических положений (как Джевонс и
Маршалл). Эта черта австрийской школы
бросается в глаза каждому, кто перелистает
эту книгу, -- вы не найдете в ней не только
дифференциальных уравнений, но и привычных
диаграмм с кривыми спроса и предложения.
Конечно, это можно объяснить и тем, что
основоположники австрийской школы,
получившие юридическое образование, просто
не владели техникой математического
анализа [хотя тот же К. Менгер при желании
вполне мог бы приобрести нужные навыки у
своего брата -- выдающегося математика].
Однако главная причина совершенно иная.
Дело в том, что применение в теории ценности
дифференциального исчисления требует,
чтобы исследователь принял некоторые
дополнительные допущения. Во-первых,
оцениваемое благо должно быть бесконечно
делимым, или, что то же самое, функция
полезности должна быть непрерывной, а не
дискретной. Эта функция должна быть, во-вторых,
дифференцируемой, т. е. иметь касательную в
каждой точке, и, в-третьих, выпуклой, для
того чтобы производная в каждой точке была
конечной [См. интересную статью сына
Менгера -- Карла Менгера младшего, математика
по профессии: Menger К. Austrian marginalism and mathematical
economics. In: Carl Menger and the Austrian School... P. 38--44].

Все
три дополнительных условия вводятся для
удобства вычисления и сужают круг явлений,
объясняемых маржиналистской теорией. Что
же касается бесконечной делимости, то это
свойство настолько нехарактерно для
большинства благ, что Джевонсу и Маршаллу
приходится делать оговорку, что функция
полезности относится скорее ко всей их
совокупности, а не к одному субъекту (например,
к жителям Ливерпуля или Манчестера). Но ведь
для совокупности потребителей теряют смысл

субъективные оценки и предпочтения! Кроме
того, математическая версия теории
предельной полезности предполагает, что
хозяйственный субъект безошибочно находит
оптимальный для себя вариант, что
противоречит упомянутым выше положениям
австрийцев (прежде всего Менгера) о
неопределенности и ошибках. Поскольку
австрийцы избегают употребления
математического анализа, это позволяет им
не только охватить своей теорией более
широкий круг явлений, но и сохранить ее
непротиворечивость и остаться в рамках
несколько более реалистичной модели
человеческого поведения [по точному
замечанию Э. Штрайслера, для австрийской
школы (в отличие от математической) в
словосочетании "предельная полезность"
важнее существительное, чем прилагательное
(Streissler Е. То what Extent was the Austrian School marginalist? History of
Political Economy. Vol.. 4. N 2. P. 426--461)].

Здесь
мы подходим к следующей отличительной
черте австрийской школы -- методологическому индивидуализму. Все
экономические проблемы австрийцы
рассматривают и решают на микроуровне, на
уровне индивида. Они не учитывают, что целое,
т. е. общество, всегда больше суммы своих
частей, не признают специфических љ
макроэкономических явлений, несводимых
к простой равнодействующей индивидуальных
предпочтений и решений. С нашей точки
зрения, это объясняется стремлением
австрийцев к вскрытию сущности явлений,
причинно-следственных связей и их
недоверию к функциональным зависимостям [ср.
первую же фразу, которой Менгер начинает
свои "Основания..." (С. 38). К этому
следует добавить, что немецкий термин
"Grenznutzen" точнее можно перевести как "граничная"
полезность, т. е. оценка ценности вещи
покупателем, находящимся на "границе"
между теми, кому удастся приобрести вещь, и
теми, кто будет вытеснен с рынка; никакого
намека на "предел" в математическом
смысле слова здесь нет]. В этом смысле
австрийцы ближе к К. Марксу, чем к
большинству экономистов-математиков,
которые придерживались позитивистских
взглядов.

В
связи с методологическим индивидуализмом
находится и примечательное отсутствие в
произведениях австрийских маржиналистов
развитых идей равновесия. Понятно, что
вальрасовская концепция общего равновесия
была для австрийцев слишком
надындивидуальной, требующей чрезмерной
рациональности и оптимальности решений.
Гораздо интереснее то, что в теорию Менгера
не встроились и концепции частичного
равновесия, единственной равновесной цены.

Важную
роль в австрийской теории занимает фактор
времени. Меньше всех других маржиналистов
австрийцы заслужили упрек в чисто
статической точке зрения. Они не забывали
подчеркивать, что ценностные суждения
людей непосредственно зависят от того, на
какой период времени они могут рассчитать
удовлетворение своих потребностей ("период
предусмотрительности"). Именно фактор
времени и связанная с ним неопределенность
приводят к ошибкам участников обмена и не
дают установиться общему равновесию,
присущему вневременной системе Вальраса,
где все цены и количества благ определяются
одновременно.

Теперь
нам предстоит дать групповой портрет трех
основателей австрийской школы, труды
которых представлены в этой книге. В их
биографии очень много общего: все трое
происходят из дворянских семей, учились на
юридическом факультете Венского
университета, поступили на государственную
службу, затем чередовали преподавание в
университете с занятием важных постов в
Австрийском государстве (Бём-Баверк трижды
был министром финансов, председателем
Верховного апелляционного суда и
президентом Академии наук, Визер -- министром коммерции), являлись
пожизненными членами верхней палаты
парламента. Их связывали дружеские, а Бём-Баверка
и Визера -- даже родственные отношения.

В
области экономической теории все тоже,
безусловно, были близкими идейными
соратниками. Однако история предназначила
каждому из них свою роль, и именно этой "специализации",
на наш взгляд, австрийская школа обязана
ранним расцветом и заметным влиянием.

Группа
австрийских теоретиков предельной
полезности заслуживает названия школы
прежде всего потому, что у нее был учитель с
непререкаемым научным авторитетом -- Карл
Менгер (1840--1921). Когда, будучи малоизвестным
молодым (31 год) государственным служащим и
журналистом, он решил стать приват-доцентом
Венского университета и в качестве
рекомендации представил только что
изданную книгу "Основания политической
экономии", никто, конечно, не мог подумать,
что эта работа в течение более чем ста лет
будет основным источником идей экономистов
австрийской школы. У Менгера практически не
было учителей, хотя были предшественники:
опираясь в основном на немецкую литературу,
он не был тем не менее знаком с сочинениями
Госсена и Тюнена, в которых идеи предельной
полезности и предельной
производительности нашли свое наиболее
раннее воплощение. В то же время почти
невозможно найти какую-либо идею или
концепцию Бём-Баверка, Визера и их
последователей, которую не предвосхищали
бы отдельные положения и даже сноски из "Оснований
политической экономии". Собственно
говоря, все, что говорилось выше о
характерных особенностях австрийской
школы в целом, в первую очередь и в
наибольшей степени относится к шедевру
Менгера. Тем более удивительно, что у этой
книги была очень нелегкая судьба. Первое
издание прошло практически незамеченным [если,
конечно, не считать таких внимательных
читателей, как Бём-Баверк, Визер и Маршалл!].
Второе издание "Оснований..." вышло
лишь в 1923г., после смерти автора, когда
основные идеи австрийской школы уже стали
широко известны в более доступной
интерпретации Бём-Баверка и Визера. На
международный язык экономистов -- английский
-- книга была переведена лишь
спустя 80 лет после написания.

В
результате в течение почти века после
опубликования "Оснований..." Менгер
оставался скорее почитаемым, чем читаемым
автором. Возрождением широкого интереса
экономистов начиная с 70-х годов XX в. к идеям
Менгера мы обязаны Ф. Хайеку, который не
только дал многим из них дальнейшее
развитие, но и сделал чрезвычайно много для
их пропаганды и увековечения памяти
основателя австрийской школы.

Евгений
(правильно Ойген) фон Бём-Баверк (1851--1914)
сыграл в истории австрийской школы иную
роль. В отличие от Менгера он был в первую
очередь государственным деятелем высшего
ранга (список его должностей приведен выше),
отдавая остающееся свободное время
преподаванию. Что же касается глубокой и
неспешной исследовательской работы, то на
нее времени практически не оставалось. Не
случайно все значительные произведения Бём-Баверка
были написаны им за первые, относительно
спокойные десять лет его карьеры (1880--1889),
когда он преподавал в Инсбрукском
университете: в 1881 г. вышла его диссертация
"Права и отношения с точки зрения учения
о народнохозяйственных благах"; в 1884 г. -- первая часть основного труда "Капитал и
прибыль", содержавшая критику
предшествовавших теорий капитала и
процента; в 1886 г. -- опубликованная в нашем
сборнике работа "Основы теории ценности
хозяйственных благ"; в 1889 г. -- вторая часть
"Капитала и прибыли" -- "Позитивная
теория капитала"; в 1890 г. -- книга "К
завершению марксистской системы", в
которой Бём-Баверк одним из первых подверг
критике теорию стоимости Маркса, ссылаясь
на противоречие между I и III томами "Капитала".
Темп, взятый Бём-Баверком в эти годы,
впечатляет, но он, несомненно, должен был
плохо сказаться на глубине, продуманности и
законченности его произведений. Не
случайно именно Бём-Баверк, а не Менгер
являлся (и по сей день является) главной
мишенью критики австрийской школы в целом.
Но недостаточная отделка собственных
теоретических изысканий (особенно ощутимая
в "Капитале и прибыли") не помешала Бём-Баверку
выполнить другую важную функцию:
красноречивого пропагандиста идей
австрийской школы (в первую очередь Менгера),
а также умелого и темпераментного
полемиста, отстаивающего их в борьбе с
конкурирующими теориями. Именно в этом
качестве Бём-Баверк приобрел широкую
известность в научном мире (не случайно, что
в нашей литературе, начиная с "Политической
экономии рантье" Н. И. Бухарина, именно он
провозглашался главой австрийской школы [см.
также: Экономическая энциклопедия.
Политическая экономия. Т. 1. М.: Советская
энциклопедия, 1972. С. 152]). Выбранная для
публикации в нашем сборнике работа
позволяет читателю составить наиболее
полное представление о Бём-Баверке как
популяризаторе и полемисте [наиболее
значительные изыскания Бём-Баверка в
области теории ("Капитал и прибыль")
готовятся в настоящее время к выпуску в
одном из издательств]. Бём-Баверк был
адвокатом не только по образованию, но и по
складу мышления и стилю изложения. Он
стремился к четкости, убедительности и
доходчивости аргументации и не был склонен
к тщательному и всестороннему обдумыванию
каждого определения в духе Менгера, который
приносил лаконизм и изящество стиля в
жертву точности смысла. Это различие хорошо
передается и в русском переводе. Читатель,
который хочет составить первоначальное
представление об основных идеях
австрийской школы, может в принципе начать
именно с работы Бём-Баверка.

Третьим
из представленных в нашем сборнике авторов
является барон Фридрих фон Визер (1851--1926). Он
более двух своих коллег способствовал
оформлению австрийской школы именно в
школу -- будучи из них наиболее способным
преподавателем, он посвятил 42 года жизни
изложению австрийской теории с
профессорской кафедры (вначале в Праге в 1884--1902 гг., а затем в Вене, где он унаследовал
кафедру Менгера), а также написал первый
систематизированный трактат-учебник
австрийской школы -- "Теорию
общественного хозяйства" (1914). Вклад
Визера в австрийскую теорию очень
своеобразен. Во-первых, он прославился тем,
что дал яркие имена и запоминающиеся
формулировки многим идеям маржинализма.
Именно он впервые употребил термины "предельная
полезность" (Grenznutzen), "вменение"
(Zurechnung), "законы Госсена".

Во-вторых,
именно Визеру первому удалось [в работах
"О происхождении и основных законах
экономической ценности" (1884) и "Естественная
ценность" (1889)] сформулировать принцип
упущенной выгоды, дающей чисто
субъективное объяснение издержек, а также
наиболее подробно разработать теорию
вменения, выводящую ценность
производительных благ из ценности их
годного для потребления продукта, и впервые
сформулировать центральный принцип
равенства предельных продуктов,
производимых данным производительным
благом во всех его применениях [как пишет Б.
Селигмен, задачей Визера было
распространение идей Менгера на сферы
производства и распределения. (Селигмен Б.
Основные течения современной
экономической мысли. М.: Прогресс, 1968. С. 168)].

В-третьих,
из ранних представителей австрийской школы
только Визер пытался соединить идеи
предельной полезности с возможностями
наиболее целесообразной организации
общества в целом. Визера можно назвать
наименее "аналитичным" и наиболее
склонным к синтезу, описательному и
социологическому подходу представителем
австрийской школы. В этом смысле он
наиболее близок к немецкой исторической
школе. В отличие от Менгера и Бём-Баверка,
бывших убежденными либералами, Визер
пытался обосновать необходимость
государственного вмешательства и
централизованного планирования (термин "планирование"
он опять-таки употребил впервые в западной
экономической теории) для того, чтобы
воплотить принципы предельной полезности в
жизнь и обеспечить оптимальное
функционирование экономики (его юношескую
приверженность идеям социализма, как и
увлечение фашизмом в преклонном возрасте,
очевидно, нельзя считать случайностью) .

Перейдем
к более подробной характеристике
публикуемых в сборнике произведений.

К.
Менгер. Основания политической экономии
(Grundsatze der Volkswirtschaftslehre) [это заглавие, как нам
представляется, действительно более точно
передает содержание книги, чем буквальный
перевод: "Основы учения о народном
хозяйстве"].

Упомянутый
выше парадокс "почитаемости-нечитаемости"
этой книги, на наш взгляд, не случаен, его
причины коренятся в некоторых особенностях
менгеровской работы, на которые хочется
обратить внимание читателя.

Прежде
всего, следует отметить, что книга имеет
подзаголовок: "Общая часть". Это
означает, что мы имеем дело с вводной частью
к гораздо более обширному труду, Менгер, так
же как и Маркс, был в сущности человеком
одной книги, которая должна была содержать
стройную и всеобъемлющую систему категорий
экономики. Работе над этим (так и не
написанным) трактатом он посвятил большую
часть жизни (с 1903 г. он даже оставил ради
этого свою профессорскую кафедру в
университете). Менгер не давал согласия на
переиздание и перевод "Оснований..." до
тех пор, пока они, тщательно переработанные
и дополненные, не займут своего места в его
общей теоретической системе.

Кроме
того, столкнувшись с непониманием и
враждебной реакцией немецких экономистов,
которые в тот период находились под сильным
влиянием антитеоретической
новоисторической школы и ее главы Шмоллера,
Менгер был вынужден вступить с ним в
единоборство на методологическом фронте.
Вторая его большая работа "Исследование
о методе общественных наук и политической
экономии в особенности" (1833) не только
содержала полемику с индуктивной
методологией исторической школы, но и
раскрывала основные методологические
принципы самого Менгера [главный среди них
заключается в том, что экономическая наука
должна выявлять простейшие, типичные
элементы реальности и восходить от них к
более сложным явлениям, где действие точных
законов теории трудно распознать из-за
влияния неэкономических мотивов]. Развернувшейся вслед за тем
ожесточенной полемике со Шмоллером,
вошедшей в историю экономической науки как
"спор о методе" [см. об этом споре и
различных его оценках: Bostaph S. The Methodological Debate
Between Carl Menger and the German Historicists (Atlantic Economic Journal.
1978. V. VI. N 3. P. 3--16)], Менгер отдал достаточно
много сил, предназначенных для написания
предполагаемого трактата.

Все
сказанное выше не позволяет предъявлять к
"Основаниям..." Менгера требования,
которым должна удовлетворять законченная
теоретическая система, например
критиковать их за весьма узкий круг
поднятых проблем: ценности, цены,
происхождения и сущности денег. Кроме того,
важное значение имеет сам стиль, в котором
написаны "Основания...". Стараясь
изложить наиболее общие основы своей
теории, Менгер старательно избегает
излишней детализации и категоричности,
оставляя разъяснение многих конкретных
вопросов на потом [судя по подготовительным
материалам, Менгер собирался посвятить
вторую часть своего трактата исследованию
процента, заработной платы, ренты, кредита и
бумажных денег; третью часть -- "прикладной"
теории промышленного производства и
торговли; четвертую -- критике современной
ему экономической системы и предложениям
по ее реформе. (Hayek F. von Carl Menger. In: Menger C. Principles of
Economics. N. Y.-L., 1981. P. 16)]. При этом создается
впечатление, что он предвидел те
противоречия, в которых может запутаться
его теория в более огрубленном, популярном
истолковании. Это где-то глубоко
продуманное, а где-то, может быть, и
интуитивное предвидение в сочетании с
впечатляющей внутренней логикой и
последовательностью изложения привело к
тому, что против "Оснований..." Менгера
невозможно выдвинуть большинство
критических аргументов, которые обычно
высказываются против его "непоследовательных
последователей" -- Бём-Баверка и Визера. Не
случайно здание новой австрийской теории
Мизес, Хайек и другие строили главным
образом на менгеровском фундаменте,
отказываясь от многих концепций его
учеников. Сейчас мы совершим краткое
путешествие по "Основаниям политической
экономии", останавливаясь лишь на тех
моментах, которые отличают Менгера от его
предшественников или современников либо
оказали значительное влияние на его
последователей. Что касается самой
логической связи аргументов, то она
изложена автором настолько четко и ясно,
что не нуждается, на наш взгляд, в особых
комментариях.

"Основания..."
состоят из трех больших разделов. Первый из
них (главы первая -- третья) посвящен
краеугольному камню австрийской теории -- учению о субъективной ценности. Но
интересно, что третьей главе, где,
собственно, и содержится теория ценности,
автор предпосылает две подготовительные
главы (примерно 1/4 всей книги!), посвященные
учению о благах вообще, и экономических
благах в частности. В определении первых
Менгер подчеркивает важность познания
человеком их полезных свойств.
Особенностью последних является их
редкость, но любопытно, что Менгер избегает
произносить этот термин, поскольку
экономическим благо делает не абсолютная
редкость, а превышение планируемой
надобности в благе или "нужного
количества" (специфически менгеровская
категория, обозначающая количественно
определенную потребность индивида на
некоторый обозримый период) над
количеством этого блага, которое, как
ожидает индивид, будет ему доступным. Так,
уже в первых определениях просматривается
общий стиль исследования Менгера: отказ от
употребления кратких, но многозначных
терминов, стремление дать как можно более
адекватное, хотя и многословное, изложение
мысли. Одни из наиболее знаменитых идей
первого раздела касаются деления всех благ
на блага высших и низших порядков, а также
принципа комплементарности (дополнительности)
производительных благ. Последовательно
поднимаясь вверх по реке времени от своего
исходного пункта -- удовлетворения
потребностей, Менгер впервые объяснил
ценность производительных благ ценностью
произведенных с их помощью потребительских
благ, а не наоборот, как это было у авторов,
объяснявших ценность издержками
производства. У Менгера затраты ценны лишь
в том случае, если с их помощью будет
произведен обладающий ценностью продукт.
Напомним, кстати, что ту же проблему
потребительской оценки произведенных
затрат через стоимость продукта -- общественно необходимые затраты
-- видел и
пытался решить К. Маркс в III томе "Капитала",
в главе о рыночной цене и рыночной
стоимости. (Интересный пример того, как
авторы, исходящие из совершенно разных
предпосылок, часто приходят к весьма
похожим выводам!) Принцип
комплементарности обогащает картину
новыми красками: оказывается, что
производительные блага могут обесцениться
и даже перестать быть благами, если
отсутствует хотя бы один необходимый "комплектующий"
элемент из того набора производительных
благ, который необходим для определенного
производственного процесса (вывод,
немыслимый для теории издержек). Разработка
Менгером проблемы комплементарности, а
также (позднее) меняющихся пропорций, в
которых могут соединяться
производственные блага, свидетельствует о
том, что основоположник австрийской школы
гораздо глубже Джевонса и Вальраса отразил
в своей теории сферу производства и,
следовательно, его теория никак не
заслужила титула "политической экономии
рантье", для которой "производство,
труд, затраченный на получение
материальных благ, лежит вне поля зрения"
[Бухарин Н. И. Политическая экономия рантье.
М.: Орбита, 1988. С. 19--20].

Обращает
на себя внимание " 4 первой главы, целиком
посвященный значению фактора времени и
вызываемой им неопределенности для
хозяйственной деятельности людей.
Сосредоточенные в этом параграфе, а также
рассеянные в книге высказывания не
оставляют сомнений в том, что подход
Менгера к экономике нельзя назвать
статическим и вневременным (в отличие от
подхода Джевонса или Вальраса). Если бы
задуманный трактат Менгера был написан, мы
скорее всего получили бы не статическую
модель равновесия, а теорию экономической
деятельности как процесса, протекающего во
времени и в пространстве.

Во
второй главе мы хотим обратить внимание
читателя на яркий пример менгеровского
методологического монизма: из
относительной редкости благ (см. пояснение
выше) Менгер выводил человеческий эгоизм, а
также феномен собственности! (см. с. 78, 82).
Интересен и анализ перехода благ из
экономических в неэкономические, и
наоборот (с. 82--87). Здесь, как и в некоторых
последующих местах, заметна склонность
Менгера к историческому исследованию
экономических институтов. Действительно,
бескомпромиссная борьба с "пороками
историзма", абсолютизацией описательных
и индуктивных методов не исключала ни у
Менгера, ни у его последователей
уважительного отношения к экономической
истории (об этом может, в частности,
свидетельствовать посвящение "Оснований..."
В. Рошеру -- главе немецкой исторической
школы). Это также отличает австрийскую
школу от других направлений маржинализма (за
исключением Маршалла).

Глава
третья -- центральная во всей книге, она
содержит теорию субъективной ценности. В
отличие от других маржиналистов Менгер
определял ценность благ не по количеству
приносимой ими пользы, а по важности
удовлетворяемых ими потребностей. Это,
казалось бы, незначительное различие на
самом деле играет важную роль. Оно
свидетельствует о том, что Менгер: 1)
разрабатывает теорию, которая позднее
получила название ординалистской версии
маржинализма: нужность каждого блага не
имеет абсолютной величины, а выражается
лишь в сравнении с полезностью другого
блага (цифры в его таблицах носят условный
характер и выражают не величину, а иерархию
потребностей -- см. прим. на с. 156); 2) не
связывает в отличие от Джевонса свою теорию
ценности с гедонистическим толкованием
природы человека, восходящим к Бентаму (за
это маржиналистам, претендовавшим на
объяснение "психологии"
хозяйствующего субъекта, сильно досталось
от современников-психологов [См. подробнее:
Автономов В. С. Поиски новых путей//Истоки.
1990. " 2. С. 187--188]). Надо сказать, что Менгер
вообще не использовал при построении своей
теории термина "полезность".

Попутно
Менгер решает с давних пор существовавший в
экономической теории парадокс: самые
полезные для человеческой жизни блага
далеко не всегда оказываются самыми
ценными. Он делает это, отмечая, что
ценность придается людьми лишь
экономическим, т. е. относительно редким,
благам.

Обращает
на себя внимание категоричность, с которой
Менгер отстаивает чисто субъективную
природу ценности (с. 101), не существующей вне
людей (напомним, что для сторонников
объективных теорий, в том числе и Маркса,
"ценности" или "стоимости" часто
употребляются как синоним товаров
независимо от наличия нуждающегося в них
субъекта).

Излагая
свою формулировку принципов убывающей
важности удовлетворяемых полезностей и
равной важности всех удовлетворенных
потребностей (соответствуют I и II законам
Госсена), Менгер помещает второй из них в
сноску как частный случай первого (с. 109). Для
всех теоретиков общего равновесия этот
принцип, напротив, является определяющим.

Наиболее
натянутой выглядит аргументация Менгера,
последовательно идущая от удовлетворения
потребностей, там, где этот мотив, очевидно,
не играет преобладающей роли. Показателен в
этом смысле параграф "О продуктивности
капитала", где Менгеру проходится
абстрагироваться как от мотива накопления
капитала, так и от специфически
предпринимательских мотивов,
исследованных позднее И. Шумпетером в "Теории
экономического развития" [Шумпетер Й.
Теория экономического развития. М.:
Прогресс, 1982. С. 193].

В
этой главе Менгер впервые в экономической
литературе принимает предположение о том,
что определенное количество продукта может
быть произведено с помощью различных
сочетаний производительных благ (с. 139--140).
Эта идея субституции производительных благ
(от которой отказались преемники Менгера
Бём-Баверк и Визер) позднее получила в
западной экономической мысли значительное
развитие , и в частности лежит в основе теории
производственных функций.

В
своей теории ценности производительных
благ Менгер делает еще один смелый шаг -- отказывается от разграничения трех
основных факторов производства: земли,
труда и капитала. Эту давнюю традицию он
нарушает на том основании, что ценность
всех видов благ, включая землю и труд,
определяется на основе одного и того же
сформулированного им принципа -- ценности их
продуктов. При этом Менгер вновь проявляет
свою антигедонистическую ориентацию и
критикует распространенную теорию (например,
Джевонса), согласно которой человек,
затрачивающий труд, получает возмещение за
связанные с ним неприятные ощущения (с. 146).

Но,
пожалуй, самым важным с точки зрения
дальнейшего развития западной
экономической теории был следующий вклад
Менгера. Говоря о факторах, определяющих
ценность благ высших порядков, Менгер (на. с.
140--141) излагает идею, которую позднее
наиболее основательно развил Визер. Это
принцип "упущенной выгоды" ("opportunity
cost"), который вошел в арсенал наиболее
важных инструментов современной
микроэкономической теории. Согласно
Менгеру ценность производительного блага
определяется разницей между ценностью
продукта, который с его помощью планируется
произвести, и ценностью других,
удовлетворяющих менее важные потребности
благ, которые можно было произвести при
альтернативном употреблении данного
производительного блага.

Второй
раздел "Оснований..." включает главы
четвертую и пятую. Его содержание -- переход
от субъективной ценности к цене, т. е. к
меновой пропорции благ. Отношение между
вторым и первым разделами -- это отношение
явления к сущности ["Ценыљ -- единственные
чувственно воспринимаемые элементы всего
процесса..." (С. 163)]. Менгер
последовательно выводит цены из
индивидуальных, субъективных ценностей, но
учитывает при этом объективное влияние
среды -- различных типов обмена. Первый шаг,
которого требует от Менгера его
субъективистский подход, -- отказ от
предпосылки эквивалентного обмена. Ведь
эта предпосылка предполагает равенство
благ по какому-то, объективно присущему им
самим показателю. Менгер делает этот шаг,
заявляя, что обмен не может быть
эквивалентным, потому что он всегда выгоден
обоим его участникам: после него их
потребности бывают удовлетворены лучше,
чем до него (с. 150--151). Заметим, что этот вывод
совершенно неизбежно следует из выбранных
автором исходных предпосылок:
удовлетворения потребностей как
единственного мотива всякой экономической
деятельности. (В "Капитале" Маркса в
анализ обмена имплицитно заложена
предпосылка существования капитала и
главенствующей роли мотива накопления
капитала, которая прорывается наружу в
главе 4 I тома. Единый для всех капиталистов
мотив накопления по самой своей сути
предполагает соизмеримость товаров. У
Менгера же блага объективно несоизмеримы:
сколько людей, столько и ценностей у
данного количества благ.)

Действие
этой предпосылки проявляется и в
определении границ обмена: если дальнейший
обмен перестанет улучшать удовлетворение
потребностей его участников, он
прекратится (см. с. 155--156). (Для сравнения: у
Маркса границей обмена являются границы
производства, а не наоборот, а последние в
свою очередь установлены лишь возможностью
продолжения и ускорения процесса
накопления, сам же мотив накопления по
природе своей безграничен. Что же касается
возможностей накопления, то они заданы
платежеспособным спросом, причем
единственным фактором, влияющим на
последний, является доход.) Нетрудно
заметить, что подход "от потребностей"
полностью реабилитирует такую важную сферу
экономической деятельности, как торговля.
Классики и марксисты, как известно,
отрицали производительный характер труда в
данной отрасли, оставляя за ним лишь
перераспределение произведенного.
Некоторые положения читаются сегодня как
злободневный аргумент в защиту торговых
посредников, уместный в наших нынешних
парламентских дебатах.

Хочется
также отметить два скромных по объему, но не
по значению, фрагмента. Первый -- об "экономических
жертвах, которых требуют меновые операции"
(с. 161). Здесь при желании можно увидеть
зачатки концепции "транзакционных
издержек", играющей в современной
западной неоинституционалистской
литературе выдающуюся роль [Капелюшников Р.
И. Экономическая теория прав собственности.
М.: ИМЭМО, 1990. С. 28--37]. Другой -- первое в
теоретической экономической литературе
разграничение между ценами спроса и ценами
предложения (за 20 лет до Маршалла), которое,
несомненно, было подсказано Менгеру его
практикой биржевого обозревателя.

Основная
часть главы пятой посвящена образованию
цен в различных условиях -- при
изолированном обмене, монополии продавца и
конкуренции покупателей и, наконец, при
двусторонней конкуренции. Обращает на себя
внимание порядок анализа, при котором
логический переход идет не от свободной
конкуренции к монополии (как во всех
современных западных учебниках), а наоборот.
Это, разумеется, не означало, что Менгер
исходил из существования реальных
капиталистических монополий-гигантов
конца XIX -- начала XX в. Данную
последовательность диктуют автору: 1)
избранная им методология исследования -- от
простейших случаев ко все более сложным; 2)
склонность к историческим параллелям (а
исторически относительно свободная
конкуренция, безусловно, является
продуктом поздней стадии развития
товарного обмена) (см. с. 183--184) и 3) тот же
всепроникающий субъективизм: простейшим
для Менгера является случай, когда мы имеем
дело с ценностными суждениями одного
покупателя и одного продавца; сложнее, если
в обмене участвуют несколько покупателей;
еще сложнее, если и продавцов тоже
несколько, потому что теоретику необходимо
"залезть в душу" каждому из участников
обмена и выведать его субъективные
предпочтения. Интересно, что цену
определяют по Менгеру и в монопольной, и в
конкурентной ситуации одни и те же законы
субъективной ценности, но эти законы
проявляются при монополии и при
конкуренции в совершенно различной
политике продавца: при конкуренции ему
невыгодно придерживать товар и прибегать к
ценовой дискриминации покупателей.
Менгеровскую теорию цены от всех прочих
вариантов маржинализма отличает
отсутствие в ней понятия однозначно
определяемой равновесной цены: рыночная
цена у Менгера может колебаться между
оценками единицы блага наименее сильным из
вступивших в обмен конкурентов и наиболее
сильным из тех, кто так и не смог этого
сделать (с. 175--176). Чем больше конкурентов, тем
уже пространство для колебания цен, но все
равно какая-то часть цены в каждом случае
объясняется не фактором субъективной
ценности, а умением торговаться.

Важным
опосредующим звеном при переходе от
исходной абстракции индивидуального
хозяйства, нацеленного на непосредственное
потребление, к развитому меновому
хозяйству, характерному для
капиталистической экономики, является у
Менгера учение о потребительной и меновой
ценности блага. И та, и другая для него чисто
субъективные величины (меновая ценность
блага -- это ценность других благ, которые
можно получить взамен его). Если меновая
стоимость имеющегося у человека блага
больше потребительной, обмен может
произойти, если наоборот -- нет. Соотношение
же потребительной и меновой ценности
определяется количеством блага,
находящегося в распоряжении данного лица.
Таким образом, для крупных собственников,
например фабрикантов, преобладающей, или
"экономической", по выражению Менгера,
неизменно должна оказываться меновая, а не
потребительная ценность производимых им
товаров. Так, Менгер корректирует принятый
им за преобладающий потребительский мотив
хозяйственной деятельности, не нарушая в то
же время своих исходных предпосылок.

Наконец,
последний раздел книги (главы седьмая и
восьмая) посвящен сущности денег и их
происхождению. Эти вопросы всегда
волновали Менгера как в теории (в число его
немногочисленных сочинений вошли две
статьи (1892 и 1900 гг.) о деньгах для "Справочника
по государственным наукам", причем для
второго издания справочника статья была
совершенно переработана), так и на практике
(в том же 1892 г. Менгер входил в Императорскую
комиссию по денежной реформе и играл в ней
главную роль). Подход Менгера к сущности
денег также своеобразен -- он выводит ее из
различной "способности товаров к сбыту"
(Absatzfahigkeit). Здесь мы имеем дело с чисто
менгеровской категорией, которую можно
было бы с наибольшей точностью перевести на
современный язык как "ликвидность".
Менгер имеет в виду способность товара
всегда найти сбыт в любом количестве, в
крайнем случае с небольшой потерей в цене (с.
213). Наиболее ликвидный товар и становится
деньгами.

Фактор
способности к сбыту имеет такое большое
значение, что обмен может затеваться не
ради лучшего удовлетворения потребностей,
а ради получения более обмениваемого блага.
Легко заметить, что здесь Менгер
поднимается на следующий уровень
конкретизации мотивов экономической
деятельности, учитывая реалии денежного
хозяйства.

Работа
Е. Бём-Баверка "Основы теории ценности
хозяйственных благ" впервые была
опубликована в 1886 г. в немецком журнале
"Conrads Jahrbucher fur Nationalokonomie und Statistik". Это
первое обращение представителя
австрийской школы непосредственно к
немецким читателям (вспомним, что именно в
это время бушевал "спор о методе",
который кончился "оргвыводами" -- сторонникам австрийской школы было
запрещено занимать профессорские кафедры в
Германии). В этой работе, как отмечал
советский исследователь И. Г. Блюмин, "Бём-Баверк
дал доведенное до предельной ясности
изложение теории ценности австрийцев... С
полным основанием "австрийцы" могли бы
сказать: "Умри, но лучше Бём-Баверка не
скажешь о теории предельной полезности""
[Бём-Баверк Е. Основы теории ценности
хозяйственных благ. М.-Л. 1929. С. IV].

Чтобы
избежать повторов, мы остановимся здесь
лишь на тех моментах, где Бём-Баверк вносит
что-то новое по сравнению с теорией Менгера.

С
первых же страниц хорошо заметно
стремление Бём-Баверка навести более
прочные мосты между теорией субъективной
ценности Менгера-Визера и объективными
ценовыми пропорциями, складывающимися на
рынке. Для этого Бём-Баверк называет
меновую ценность объективной ценностью,
присущей самим материальным благам (с. 249).
Напомним, что Менгер не считал меновую
ценность объективным свойством самих благ:
в его трактовке меновая ценность -- это
субъективная ценность благ, которые можно
получить взамен имеющегося. Жесткое
разделение субъективной и объективной
ценностей будет сказываться у Бём-Баверка и
позднее. Достаточно указать на структуру
книги, в которой автор выделяет две части:
теорию субъективной ценности и теорию
объективной меновой ценности.

В
первой части новшества, внесенные Бём-Баверком,
таковы. Рассуждая об иерархической шкале
потребностей (с. 274), он усиливает ее
реалистичность тем, что делает в таблице
пропуски, поскольку некоторые потребности
могут удовлетворяться только целиком, а не
частями (это следующий за Менгером шаг,
удаляющий австрийскую теорию ценности от
математической версии маржинализма). Бём-Баверк
дает четкое определение субъективной
ценности благ через ее предельную пользу (с.
285). Следует отметить, что этот перевод
точнее, чем общепринятый, передает смысл
учения австрийской школы. Полезностью
(Nutzlichkeit) австрийцы называют характеристику
данного рода благ в целом, пользой (Nutzen)
-- характеристику определенного количества

данного блага.

Собственным
вкладом Бём-Баверка является и его попытка
найти количественное соотношение между
общей ценностью данных благ и предельной
полезностью (с. 286--287). Бём-Баверк считает, что
предельные полезности отдельных единиц
данного блага обладают свойством
аддитивности, но не мультипликативности.
Предельная полезность единиц данного
запаса (одинаковых по качеству) в случае
суммирования будет неодинаковой, так как
они предназначены для удовлетворения
разных по важности потребностей. (Случай,
когда блага изначально предназначены для
продажи, Бём-Баверк рассматривает отдельно
и мультипликативность там допускается.)
Следует отметить, что предусмотрительный
Менгер вообще обошел эту проблему стороной.
Понятия богатства и имущества он разбирает
до определения ценности благ и не
возвращается к ним впоследствии. При этом
Менгер настаивал на относительном, а не на
абсолютном характере ценности и не
предполагал возможности ее измерения в
каких-либо единицах. Бём-Баверк же, пытаясь
дать количественную оценку общей ценности,
вынужден без должных оснований исходить из
измеримости ценности, т. е. переходить к
более уязвимой для критики кардиналистской
версии маржинализма [глубокую критику
учения Бём-Баверка об измеримости
стоимости дал выдающийся русский экономист
Е. Е. Слуцкий (Slutsky Е. Zur Kritik des Bohm-Baverkschen Wertbegriffs
und seiner Lehre von der Messbarkeit des Wertes//Schmollers Jahrbuch. V. LI. N
4. S. 37--52)].

Наиболее
ясно это сформулировано в главе третьей,
где Бём-Баверк задает себе вопрос: "Можем
ли мы определить величину этой разницы (между
ощущениями) точнее, можем ли выразить ее в
цифрах?" (с. 303) и дает на него
утвердительный ответ.

При
этом он ссылается на то, что нам приходится
бесчисленное множество раз выбирать между
одним крупным и многими мелкими
наслаждениями, хотя это, очевидно, вовсе не
доказывает измеримости ценности в
абсолютных величинах. Постулируя таким
образом "цифровое определение величины
наслаждений и лишений" (с. 304), Бём-Баверк
оказывается гораздо ближе к Джевонсу и даже
Бентаму с его "арифметикой счастья",
чем к Менгеру [Автономов В. С. Модель
человека в буржуазной политической
экономии от Смита до Маршалла//Истоки. 1989. "
1. С. 204--219. Об этом свидетельствует и
употребление Бём-Баверком гедонистической
терминолологии, которой избегал Менгер].

Стараясь
приблизить теорию субъективной ценности к
условиям "развитых меновых отношений",
Бём-Баверк привлекает для объяснения
отдельных трудных случаев понятие
субституционной предельной пользы. Автор
приходит к выводу, что ценность для
человека потерянного зимнего пальто в
большинстве случаев измеряется не его
предельной полезностью, а предельной
полезностью других благ, которые придется
не покупать или продавать, чтобы купить
пальто взамен потерянного. Она же в свою
очередь зависит от цены пальто на рынке (чем
оно дороже, тем больше потери других благ).
Таким образом, в конечном счете
субъективная ценность данного товара
определяется его же ценой. Этот логический
круг с давних пор представлял собой
основную мишень для марксистских критиков
австрийской теории (начиная с Гильфердинга
и Бухарина). К Менгеру же подобная критика
неприменима, так как у него ценность благ
определяется только интенсивностью
потребности и наличием блага и никак не
зависит от цены.

То
же самое можно сказать и о зависимости у Бём-Баверка
ценности от "отношения между спросом и
предложением", богатства или бедности
человека (с. 294--295).

Главный
вклад Бём-Баверка в мировую науку -- идея о
том, что постоянно существующая разность
между ценностью продукта и определяемых ее
величиной полных издержек производства (т.
е. прибыль) зависит от продолжительности
производственного периода (с. 327--328). На этом
тезисе построена Бём-Баверком теория
капитала, прибыли и процента в его работе
"Капитал и прибыль" (ч. II).

Большой
интерес представляет также попытка Бём-Баверка
объединить закон субъективной ценности с
законом издержек производства (с. 333). Автор
признает за законом издержек статус
правила, с помощью которого в частном
случае неограниченных возможностей
увеличения производства действительно
можно измерить ценность "высокополезного"
продукта, хотя сами издержки в конечном
счете определяются ценностью наименее
полезного (предельного) продукта.

Большое
значение для обоснования не только бём-баверковской,
но и всей маржиналистской теории ценности
имеет маленькая глава седьмая. Здесь Бём-Баверк
отвечает на упреки в нереалистичности
маржиналистской модели человека,
проделывающего огромное количество
громоздких вычислений для того, чтобы
определить ценность благ (в особенности "отдаленного
порядка"). Контраргументы автора (которые
с небольшими вариациями повторяются
сторонниками маржиналистской -- неоклассической теории и по сей день)
таковы:

1. благодаря привычке и навыку большинство
   вычислений такого рода делается почти
   мгновенно, хотя и приблизительно.
   Чрезмерная же расчетливость даже невыгодна
   -- она требует излишней затраты времени и сил
   [в этом пункте ярко проявляется
   превосходство австрийской школы, не
   требующей абсолютной рациональности и
   оптимального выбора, над математической
   версией маржинализма. Представители
   последней смогли встроить этот вывод в свою
   теорию только через 70 с лишним лет после
   этой работы Бём-Баверка (Stigler G. The economics of
   information//Journal of Political Economy. 1961. V. 69. P. 213--245)];
2. в большинстве случаев нового расчета вовсе
   не приходится делать, поскольку информация
   о ценности данной вещи бывает уже заложена
   в нашей памяти [любопытно, что точно такими
   же соображениями Маркс в III томе "Капитала"
   объяснял определение производителями цен с
   учетом компенсации за условия производства,
   отличающиеся от средних (Маркс К., Энгельс Ф.
   Соч. 2-е изд. Т. 25. Ч. I. С. 221--236)];
3. наконец, развитая система разделения труда
   позволяет производителю или владельцу благ
   отдаленного порядка учитывать лишь меновую

ценность своего блага, оставляя все
остальные стадии производства и оценки на
долю следующих предпринимателей.

Вторая
часть книги -- "Теория объективной меновой
стоимости" отличается от изложения тех
же вопросов Менгером следующим образом.
Прежде всего Бём-Баверк с самого начала
приближает теоретический анализ к
современной реальности и выражает
субъективные ценности товаров в деньгах (он
имеет на это право, поскольку ранее объявил
об измеримости ценности). Проблемы
монополии и несовершенной конкуренции у
учителя изложены намного глубже, чем у
ученика: покупатели, по Менгеру, могут
купить себе не одну лошадь, а несколько:
исследуется воздействие изменений
предложения не только на цену, но и на
количество купивших (у Бём-Баверка
последнее фиксировано) и т. д.

В
то же время случай двусторонней
конкуренции у Бём-Баверка разобран
значительно основательнее (глава четвертая
второй части).

Прежде
всего следует отметить, что поскольку Бём-Баверк
в отличие от Менгера рассматривает
ситуацию развитого товарного обмена,
опосредуемого деньгами, он включает в
рассмотрение субъективную ценность денег
для покупателей, различающихся по уровню
состоятельности (относительно имеющихся у
них потребностей). Интересно, что с помощью
этого аргумента он пытается опровергнуть (с.
388--391) оптимальность конкурентного
равновесия с точки зрения всего общества (эта
идея занимает центральное место в теории
общего равновесия начиная с Вальраса).
Таким образом, мы имеем полное право
назвать Бём-Баверка борцом с "буржуазной
апологетикой"!

Наибольший
теоретический интерес, с нашей точки зрения,
представляет анализ логического круга,
возникающего при объяснении цены
субъективной ценностью, тогда как
последняя "при существовании открытого
рынка" определяется рыночной ценой (с. 394--400). Здесь мы убеждаемся, что Бём-Баверк
отдавал себе отчет в существовании этой
проблемы и пытался ее разрешить. Он считал,
что рыночная цена -- это цена, за которую
покупатель лишь надеется приобрести товар
в будущем, но поскольку это будущее
достаточно неопределенно, оценка блага еще
может быть пересмотрена. При этом во всех
случаях границей его цены будет все же "непосредственная
предельная польза данной вещи" (с. 397).
Нельзя сказать, чтобы решение Бём-Баверка
действительно развязывало этот гордиев
узел. Ведь рыночная цена превращается в "надежду"
только на весьма специфических рынках.
Например, на товарных или фондовых биржах,
где существуют постоянные колебания цен,
или на рынке производительных благ,
ценность которых действительно зависит от
того, насколько большим спросом будет
пользоваться производимый с их помощью
продукт. (Мы рассуждаем здесь с позиций
самой австрийской теории ценности.) На тех
же потребительских "открытых" рынках,
где цена в каждый данный момент может быть
вполне устойчивым ориентиром для
потребителя, теория предельной полезности
действительно "пробуксовывает", с этим
ничего не поделаешь.

Две
заключительные главы работы Бём-Баверка
посвящены весьма изобретательным попыткам
встроить в австрийскую теорию субъективной
ценности другие, альтернативные объяснения
этого же феномена: "закон предложения и
спроса" и "закон издержек производства".
С нашей точки зрения, Бём-Баверк вносит
полезные уточнения в понятия спроса и
предложения: классическая теория понимала
их как простые количества товаров, он же
считает необходимым корректировать эти
количества, учитывая интенсивность желания
купить товар даже за высокую цену и желания

его продать даже по низкой цене.

Советуем
читателю обратить также внимание на то, что
теория субъективной ценности в отличие от
"объективных" теорий объясняет такие
феномены, как уценка товаров, дешевые
распродажи и т. д., при которых товары
распродаются ниже издержек производства (с.
412--413).

"Теория
общественного хозяйства" Ф. фон Визера
(1914) занимает в истории австрийской школы
примерно такое же место, как "Основы
политической экономии" Дж. С. Милля в
истории английской классической
политэкономии. Это "завершение системы",
упорядочивание различных идей разных
авторов, эклектическое стремление к
компромиссам, максимальное расширение
объекта исследования, иногда за счет
меньшей глубины исследования (особенно по
сравнению с менгеровскими "Основаниями").

Для
данного сборника мы выбрали два фрагмента
из объемистого трактата Визера. Первый из
них продолжает и развивает теорию ценности
Менгера-Бём-Баверка и позволяет читателю
составить законченное представление об
австрийской теории ценности в целом. Второй
фрагмент, напротив, не находит никаких
параллелей у Менгера и Бём-Баверка и
представляет нам Визера как мыслителя,
наиболее интенсивно занимавшегося
институционными и социологическими
вопросами.

В
первом опубликованном нами фрагменте (" 16--25)
содержатся все основные
усовершенствования, которые Визер внес в
австрийскую теорию ценности. При этом
обращает на себя внимание то, что все
достижения Визера идут по линии
приближения абстрактного менгеровского
анализа к хозяйственной практике. Так,
именно из этих соображений Визер
решительно отвергает аддитивный способ
определения суммарной полезности данного
запаса благ, когда каждая единица его имеет
различную предельную полезность, и
отстаивает мультипликативный способ, когда
предельная полезность просто умножается на
количество однородных благ. Далее, обращает
на себя внимание детальная проработка
соотношения между собственной предельной
полезностью продукта и издержками по его
производству (понимаемые как наибольшая
полезность других благ, которые могли быть
произведены с помощью данных средств
производства). Визер доказывает, что в
большинстве случаев эти величины
достаточно близки и взаимозаменяемы,
однако бывают случаи, когда резкое
изменение наличного запаса благ или
потребности в них может привести к их
резкому расхождению. В этих случаях
ценность определяется не издержками, а
собственной предельной полезностью блага. .

Следующим,
и, пожалуй, наиболее существенным вкладом
Визера в экономическую теорию австрийской
школы является его решение проблемы
распределения доходов. Для того чтобы
разрешить эту проблему, Визер создает
теорию вменения, изложенную в " 20--23. Менгер
пытается определить вклад каждого из
средств производства в конечный доход с
помощью мысленного эксперимента: он
оценивал, как уменьшится доход вследствие
утраты данного производительного блага,
когда другим комплементарным благам будет
найдено иное применение. Визер считает
данный прием искусственным и нс
соответствующим экономической практике (к
тому же в этом случае суммарный доход,
приходящийся на все факторы производства,
будет меньше ценности продукта). Его
решение, пожалуй, ближе к вальрасовскому: мы
должны найти несколько родственных
продуктов (т. е. производимых с помощью
одних и тех же производительных благ),
оцениваемых на рынке по предельной
полезности, и построить систему уравнений
ценности, в которой количество уравнений (продуктов)
будет равняться количеству неизвестных
факторов производства. Решая эту систему,
наблюдатель теоретически (а производитель --
практически) сможет определить
сравнительную предельную
производительность факторов производства.

Большое
внимание Визер уделяет также разделению
производительных благ на общие и
специфические и различным правилам
вменения в каждом из этих случаев:
специфическому производительному благу
доход вменяется по остаточному принципу.

Эта
идея Визера получила дальнейшее развитие в
современных теориях прав собственности, в
которых понятие собственности на
предприятие и, соответственно, права на
остаточный доход связывается именно с
правом распоряжаться специфическим
средством производства.

Не
только в разделе, посвященном Визеру, но и
во всем нашем сборнике особняком стоит
последний фрагмент (" 75, 76). У нас вошло в
привычку обвинять маржиналистов в излишней
абстрактности анализа, отвлеченности его
от таких важнейших общественных институтов,
как собственность, власть и т. д. Между тем
представители австрийской школы
безусловно проявляли большой интерес к
историческим и социологическим проблемам.
Традиция вновь восходит к Менгеру и его
анализу истории денег, но и здесь
наибольший вклад внес именно Визер. Его
идеи о возникновении, эволюции и
противоречиях частнохозяйственного и
экономического порядка, пожалуй, особенно
интересны на современной стадии развития
нашего общества.

Визер
далек как от оптимизма английских
классиков, и прежде всего Смита,
предполагавшего гармоническое
согласование частных и общественных
интересов с помощью "невидимой руки"
свободной конкуренции, так и от
безоговорочного осуждения
частнособственнического эгоизма в
социалистической и коммунистической
литературе. Он подчеркивает, что частная
собственность неразрывно связана с
экономической деятельностью. Но частная
собственность немыслима и без властных
отношений, господства и подчинения.
Собственность и власть концентрируются в
руках хозяйственных лидеров, в которых
легко можно узнать прообраз фигуры "предпринимателя"
-- основного персонажа знаменитой теории
экономического развития И. Шумпетера,
ученика Визера [см. Шумпетер Й. А. Теория
экономического развития. М.: Прогресс, 1982].

Но
экспансия частного капитала, естественно,
выводит капиталистическое господство за
пределы экономической целесообразности и
влечет за собой нежелательные общественные
противоречия.

Даже
по столь небольшому отрывку читатель может
получить представление о взвешенности и
глубине визеровского анализа не только
экономических, но и социальных явлений.

актуальность

А нет ли непоследовательности в рассуждениях Менгера о порядковости благ? Может быть дело не в том, что блага разных порядков удовлетворяют некую конечную потребность (например, нужду питаться), а в том, что различные блага удовлетворяют принципиально различные, хотя и взаимосвязанные потребности? Наличие муки, воды, огня и т.п. удовлетворяет потребность испечь хлеб, которая возникла в результате осознания того факта, что хлебом возможно утолить голод. Аналогичны рассуждения о посеве пшеницы, для выращивания урожая и получения муки. Тогда окончательный вывод должен состоять в признании предмета (явления) благом, только при непосредственной его связи с удовлетворением потребности.

Ойген фон Бём-Баверк

(1851-1914)

Один из наиболее известных последователей Менгера-Ойген фон Бём-Баверк родился в 1851 г. в г.Брюн. После окончания в 1872 г. Венского университета он служил по финансовому ведомству до тех пор пока в 1875 г. не защитил диссертацию и затем уехал в Германию, где продолжил учебу в университетах Гейдельберга, Лейпцига и Йены, где преподавали тогда представители «старой исторической школы», которые, как выразился один из немецких историков экономической мысли, «преподносили классическое блюдо под историческим соусом». В 1880 г. Бём-Баверк защитил докторскую диссертацию и стал приват-доцентом Венского университета, но вскоре получил профессорскую кафедру в Инсбрукском университете, где и преподавал до 1889 г. Этот период был для него наиболее плодотворным и в научном плане.

В 1889 г. Бём-Баверк оставил преподавательскую деятельность и перешел на службу в Министерство финансов, а в 1895 г. на короткое время стал министром финансов (затем он становился министром финансов еще дважды – с ноября 1897 по март 1898 года и в 1900-1904 гг.). Наконец после этого он снова вернулся к преподавательской деятельности и был профессором Венского университета до самой смерти.

Бём-Баверк внес существенный вклад в развитие теории австрийской школы, но обобщающего труда у него не было. Первая его работа «О правах и отношениях с точки зрения народнохозяйсвтенного учения о благах» (1881) имела еще отпечаток традиционной экономической теории, преподававшейся в германских университетах и известность в научных кругах приносит ему только вторая крупная работа «Основы теории ценности хозяйственных благ» (1886). В ней Бём-Баверк развивает теорию Менгера, но с меньшей степенью субъективизма и даже вводит термин «объективная ценность», которую относит к меновой стоимости. Кроме того он выдвигает тезис об измеримости полезностей, т.е. развивает кардиналистскую теорию полезности. Далее Бём-Баверк еще больше, по сравнению с Менгером, заостряет внимание на проблеме субституции при определении стоимости, приводя пример с украденным пальто, стоимость которого при повторной покупке будет определяться предельной полезностью тех благ, от которых пришлось для этого отказаться. В разделе, посвященном меновой стоимости, Бём-Баверк пытается объективизировать теорию австрийской школы, вводя наряду с субъективными оценками потребителей такие ориентиры как цены и доходы хозяйствующих субъектов.

Но главным трудом Бём-Баверка, сделавшим его всемирно известным, считается фундаментальное сочинение «Капитал и прибыль», первое издание которого вышло в 1884–1889 годах и окончательный вариант которого (третье трехтомное издание 1909–1915 гг.) превысил 2000 страниц. Главной новой теорией этой работы, намеченной еще в работе «Основы теории ценности хозяйственных благ», стала теория ожидания (теория прибыли). Бём-Баверк дает следующее определение капитала: «Капитал есть не что иное, как совокупность промежуточных продуктов, которые созданы на каждом этапе долгого производственного цикла». Таким образом, он делает в этом определении упор не на сбережения и не на средства производства, а на фактор времени, на длительность производственного цикла. Далее Бём-Баверк вводит понятие благ настоящих и благ будущих. Блага настоящие ценятся выше. Вкладывая свои деньги в инвестиции, человек, по теории «австрийцев», оценивающих все экономические явления только с позиций личного потребления, отказывается от предметов потребления настоящих ради благ будущих. Затем идет период ожидания, зависящий от длительности производственного цикла, по истечении которого предприниматель получит на свои инвестиции доход и сможет приобрести на него предметы потребления. Таким образом, согласно теории Бём-Баверка, предприниматель под видом инвестиций как бы покупает блага будущие, которые со временем превращаются в настоящие, но поскольку уплачено за них было по цене благ будущих, предприниматель получает дополнительный выигрыш, разницу цен благ настоящих и будущих. Это и есть прибыль на капитал.

Бём-Баверк, также как и Менгер, участвовал в теоретических дискуссиях, в частности активно выступал против теории Маркса.

М.Г. Покидченко

^

Бём-Баверк Е.

ОСНОВЫ ТЕОРИИ ЦЕННОСТИ

ХОЗЯЙСТВЕННЫХ БЛАГ

ВВЕДЕНИЕ

Задача политической экономии заключается в объяснении явлений народнохозяйственной жизни. К этой цели своего существования и должна она приспособлять весь свой научный аппарат, а стало быть, и свои понятия. Она обязана не упускать из виду ни одного экономического понятия, необходимого для выполнения ее основной задачи – объяснения народнохозяйственных явлений, но вместе с тем она не должна заниматься установлением и развитием таких понятий, которые не могут найти себе никакого применения в экономической науке. В приложении к нашему конкретному случаю требование это получает такой смысл: из понятий ценности, существующих в нашем языке, политическая экономия должна принимать все те, – но и только те, – которые относятся к области понятий политико-экономических, т. е. которые выведены из анализа явлений, или представляющих самостоятельное значение для экономической науки, или способствующих объяснению других явлений народнохозяйственной жизни. (…)

Ценностью в субъективном смысле мы называем то значение, какое имеет известное материальное благо или совокупность известного рода материальных благ для благополучия субъекта . (…)

^ Ценностью в объективном смысле мы называем, напротив, способность вещи давать какой-нибудь объективный результат. В этом смысле существует столько же видов ценности, сколько существует внешних эффектов, на которые мы хотим указать. Существует питательная ценность различных блюд, удобрительная ценность различных удобрительных веществ, эксплозивная ценность взрывчатых веществ, отопительная ценность дров и угля и т. д. (…)

Однако указанные сейчас для примера виды объективной ценности принадлежат совсем не к экономической, а к чисто технической области и потому, собственно говоря, не имеют никакого отношения к политической экономии, как бы часто о них ни толковалось в политико-экономических учебниках. (…)

Меновая ценность является отнюдь не единственным членом группы объективных ценностей, имеющим экономическое, значение, но зато среди объективных ценностей, играющих экономическую роль, она занимает самое важное место. (…)

Учение о ценности стоит, так сказать, в центре всей политико-экономической доктрины. Почти все важные и трудные проблемы политической экономии, а особенно великие вопросы о распределении дохода, о земельной ренте, о заработной плате, о прибыли на капитал, имеют свои корни в этом учении. Поэтому окончательное и не допускающее споров разрешение проблемы ценности должно одним ударом подвинуть нашу науку вперед почти на всех пунктах. (…)

Часть I

^ ТЕОРИЯ СУБЪЕКТИВНОЙ ЦЕННОСТИ

I. СУЩНОСТЬ И ПРОИСХОЖДЕНИЕ

СУБЪЕКТИВНОЙ ЦЕННОСТИ

…Ценностью мы называем то значение, которое приобретает материальное благо или комплекс материальных благ как признанное необходимое условие для благополучия субъекта .

Как уже указывалось много раз, ценность отнюдь не является объективным, внутренним свойством материальных благ, присущим им по природе; точно так же нельзя рассматривать ее и как феномен чисто субъективный, коренящийся исключительно в свойствах человеческого организма; напротив, ценность представляет собой результат своеобразного отношения между объектом и субъектом. Если же, несмотря на то, рассматриваемое теперь понятие я называю субъективной ценностью по преимуществу, то этим самым я совсем не думаю отрицать наличность объективных моментов ценности – я хочу только резче оттенить то громадное и непосредственное значение, какое имеет субъективный момент в ценности, и таким образом подчеркнуть коренное различие, существующее между нашей «субъективной ценностью», с одной стороны, и чисто объективной меновой силой и тому подобными родственными ей понятиями ценности – с другой.

Низшая форма отношения к человеческому благополучию – простая полезность – свойственна всем без исключения материальным благам, высшая же форма – ценность – только некоторым из них. Для образования ценности необходимо, чтобы с полезностью соединялась редкость – редкость не абсолютная, а лишь относительная, т. е. по сравнению с размерами существующей потребности в вещах данного рода. Выражаясь точнее, мы скажем: ценность приобретают материальные блага тогда, когда имеющийся налицо запас материальных благ этого рода оказывается настолько незначительным, что для удовлетворения соответствующих потребностей его или не хватает вовсе, или же хватает только в обрез, так что если отбросить ту часть материальных благ, об оценке которой именно и идет дело в том или ином случае, то известная сумма потребностей должна будет остаться без удовлетворения. Напротив, не приобретают ценности те материальные блага, которые имеются в нашем распоряжении в таком громадном количестве, что не только при помощи их могут быть вполне удовлетворены соответствующие потребности, но и остается еще сверх того известный излишек, который не находит себе употребления и который в то же время настолько велик, что подвергающуюся оценке часть материальных благ можно смело отбросить, не причиняя тем никакого вреда ни одному из лиц , имеющих надобность в этого рода вещах. (…) …Все хозяйственные материальные блага имеют ценность, все свободные материальные блага ценности не имеют. При этом необходимо, однако же, помнить, что, вопрос о том, способно ли данное благо быть только полезным для человека или же оно составляет вместе с тем и условие человеческого благополучия,– этот вопрос решается исключительно количественными отношениями. (…)

Здесь мы предвидим одно возражение. Нам скажут, что при такой постановке вопроса суждения людей о ценности лишаются всякой твердой почвы и приобретают совершенно случайный, произвольный характер: ведь этак можно по произволу называть данную вещь и имеющей ценность, и лишенной ценности – смотря по тому, значительное или же незначительное количество материальных благ данного рода будет принято за единицу для оценки. Это возражение мы считаем неосновательным. Дело в том, что единицу при оценке люди совсем не могут выбирать по своему произволу; нет, в тех же самых внешних обстоятельствах, которые заставляют людей вообще заняться оценкой определенного рода материальных благ, находят они и принудительные требования относительно того, какое именно количество этого рода материальных, благ нужно принять при оценке за единицу. (…)

^ II. ВЕЛИЧИНА ЦЕННОСТИ

(…) Величина ценности материального блага определяется важностью той конкретной потребности (или частичной потребности), которая занимает последнее место в ряду потребностей, удовлетворяемых всем. наличным запасом материальных благ данного рода. Итак, основой ценности служит не наибольшая польза, которую могла бы принести данная вещь, и не средняя польза, которую может принести вещь данного рода, а именно наименьшая польза, ради получения которой эта вещь или вещь ей подобная еще может рациональным образом употребляться при конкретных хозяйственных условиях. Если мы, для того чтобы избежать на будущее время длинных определений, которые, чтобы быть вполне точными, должны бы быть еще длиннее", назовем эту наименьшую пользу, стоящую на самой границе возможного и допустимого с экономической точки зрения, по примеру Визера, просто хозяйственной предельной пользой (Grenznutzen) вещи, то закон величины ценности материальных благ можно будет выразить в следующей простейшей формуле: ценность вещи измеряется величиной предельной пользы этой вещи.

Это положение является центральным пунктом нашей теории ценности. Все дальнейшее связывается с ним и выводится из него. В этом пункте обнаруживается всего резче и антагонизм между защищаемой нами и старой теориями ценности. Старая теория, поскольку она вообще производила ценность из полезности материальных благ, признавала за мерило ценности то наивысшую, то среднюю пользу, какую способна приносить вещь: наивысшую – приписывая каждому отдельному экземпляру все то значение, которое принадлежит соответствующему виду материальных благ; среднюю – складывая (вместе с Гильдебрандом) сумму и важность всех принадлежащих к данному виду потребностей и деля полученную таким путем величину на число экземпляров материальных благ соответствующего рода. Мы же поступаем как раз наоборот; мы принимаем за мерило ценности наименьшую пользу, ради. получения которой представляется еще выгодным с хозяйственной точки зрения употреблять данную вещь. (…)

Предположим, что поселенец, избушка которого одиноко стоит в первобытном лесу, в стороне от всяких путей сообщения, только что собрал со своего поля пять мешков хлеба. Этим хлебом он должен прокормиться до следующей жатвы. В качестве любящего порядок хозяина он заранее рассчитывал, как употребить свой запас. Один мешок необходим ему, чтобы только не умереть с голода до следующей жатвы. При помощи другого мешка ему нужно улучшить свое питание настолько, чтобы сохранить свое здоровье и силы. Употреблять из своего запаса еще некоторую часть на хлеб и мучные кушанья он не намерен. Напротив, для него было бы весьма желательно к хлебной пище прибавить несколько мясной пищи; поэтому третий мешок он предназначает для откармливания птицы. Четвертый мешок должен пойти у него на приготовление хлебной водки. Этим вполне обеспечиваются все его скромные личные потребности. Остается еще один мешок. Наш хозяин решает употребить его на корм для нескольких штук попугаев, болтовню которых ему нравится слушать. Само собой понятно, что не все перечисленные способы употребления запаса имеют одинаковое значение для нашего хозяина. Чтобы выразить отношение между его потребностями в цифрах, возьмем шкалу, состоящую из десяти степеней. За поддержанием своего существования наш хозяин должен признать, конечно, самую высшую степень важности – 10; за сохранением здоровья – несколько более низкую степень важности, положим 8; далее, степень важности мясной пищи выразится цифрой 6; потребление водки – цифрой 4; наконец, содержание попугаев будет иметь самую низкую степень важности – 1. Теперь по стараемся перенестись мысленно в положение нашего поселенца и спросим себя: какое значение при описанных условиях будет иметь для его благополучия один мешок хлеба?

Мы уже знаем, в чем состоит простейший способ решения этого вопроса: нам необходимо определить, какой суммой пользы поплатился бы наш хозяин в том случае, если бы он утратил один мешок хлеба. Применим же к делу этот прием. Ясно, что наш хозяин оказался бы человеком крайне неблагоразумным, если бы, потеряв один мешок хлеба, он вздумал отказывать себе в самой необходимой пище, расстраивая таким образом свое здоровье, и в то же время гнать водку и кормить кур и попугаев по-прежнему. Для рассудительного практика тут возможен только один исход: употребить оставшиеся четыре мешка хлеба на удовлетворение четырех важнейших групп потребностей, отказавшись от удовлетворения потребности наименее важной, представляющей предельную степень пользы. Так именно и поступит наш хозяин: он решит не держать попугаев. Есть ли у него пятый мешок хлеба или нет,–разница для него небольшая: если есть, он позволит себе удовольствие держать попугаев; если нет, он откажет себе в этом удовольствии, только и всего; и вот этой-то незначительной пользой и будет он определять ценность каждого отдельного мешка из своего запаса. Мы говорим: ценность каждого отдельного мешка – ведь, раз все мешки одинаковы, то для нашего хозяина будет решительно все равно, потеряет ли он мешок А или мешок В, если только после утраты одного мешка у него останется еще четыре мешка для удовлетворения важнейших потребностей. (…)

До сих пор мы занимались анализом гипотетических примеров. Приложим теперь наш метод исследования к анализу реальных явлений хозяйственной жизни. Здесь мы встречаемся прежде всего с тем господствующим фактом, что количество материальных благ находится в обратном отношении к их ценности. Чем больше имеется налицо материальных благ данного рода, тем меньше при прочих равных условиях ценность отдельной штуки их, и наоборот. Как известно, политическая экономия воспользовалась этим основным фактом лишь для своего учения о ценах: она вывела отсюда свой закон спроса и предложения. Однако ж вышеупомянутое явление обнаруживается и независимо от обмена и цен. Во сколько раз выше ценит, например, собиратель редкостей какой-нибудь единственный экземпляр, которым представлен данный род вещей в его коллекции, нежели один из дюжины совершенно одинаковых экземпляров! Нетрудно убедиться, что все подобные факты, тщательно проверенные, объясняются самым естественным образом нашей теорией предельной пользы. В самом деле, чем больше имеется в нашем распоряжении экземпляров данного рода материальных благ, тем полнее могут быть удовлетворены соответствующие потребности, тем маловажнее последние, предельные потребности, которые еще удовлетворяются с помощью наличного количества материальных благ, но которые не получают удовлетворения в случае утраты одного экземпляра, тем ниже, другими словами, предельная польза, которой определяется ценность отдельного экземпляра. Если же имеется налицо такая масса экземпляров данного рода материальных благ, что за полным удовлетворением всех соответствующих потребностей остается еще много лишних экземпляров, которым уже нельзя дать никакого полезного употребления, то в таком случае предельная польза равняется нулю и отдельный экземпляр данного рода материальных благ не представляет никакой ценности. (…)

Общий принцип, которым следует руководствоваться при определении предельной пользы, отличается необыкновенной простотой. Мы берем экономическое положение хозяйствующего субъекта, с точки зрения которого должна производиться оценка вещи, и рассматриваем его в двояком виде. Прежде всего мы мысленно присоединяем оцениваемую вещь к общей.Массе материальных благ, находящихся в распоряжении данного субъекта, и смотрим, сколько групп конкретных потребностей, начиная с высшей, может быть удовлетворено при таких условиях. Затем мы мысленно отбрасываем оцениваемую вещь и рассчитываем, для удовлетворения скольких групп конкретных потребностей может хватить наличного запаса теперь. При этом оказывается, конечно, что в последнем случае некоторая группа потребностей, а именно самая низшая группа их, остается без удовлетворения: по этой-то самой низшей группе потребностей мы и, узнаем предельную пользу, которой определяется ценность вещи.

Само собой разумеется, что размеры этой группы могут быть неодинаковы, смотря по характеру оцениваемого объекта: если объектом оценки является отдельный экземпляр того или иного быстро уничтожающегося рода материальных благ, например пищи, то предельная польза будет обнимать собой лишь одну какую-нибудь потребность или даже одну часть «делимой» потребности. Если же, напротив, мы оцениваем более прочные материальные блага, способные удовлетворять соответствующую потребность многократно в течение долгого времени, или же определяем ценность значительного количества материальных благ как одного целого, то вполне естественно, что в вышеупомянутую низшую группу входит вся, иногда весьма большая, сумма конкретных потребностей. С обладанием роялью связана возможность целые сотни раз получать эстетические наслаждения, с обладанием десятью бочками вина – возможность сотни раз испытывать приятные вкусовые ощущения, значение которых, разумеется, тоже должно быть определено при оценке этих материальных благ. (…)

Чтобы представить это еще нагляднее, возьмем наш прежний пример – хозяйство поселенца. Ценность одного мешка хлеба при величине всего наличного хлебного запаса в пять мешков равнялась ценности удовольствия держать попугаев. Но от обладания пятью мешками зависит не просто удовлетворение суммы потребностей, из которых каждая в отдельности так же велика, как и потребность держать попугаев, а удовольствие держать попугаев + употребление хлебной водки + употребление мясной пищи + сохранение здоровья + поддержание жизни – сумма, которая не в пять раз, а бесконечно больше удовольствия держать попугаев. Если читатель вдумается в положение нашего поселенца, то он найдет вполне понятным, что хотя поселенец и будет готов уступить каждый из своих пяти мешков хлеба за умеренную цену, скажем за 5 гульденов, однако же все пять мешков, взятые вместе, он не отдаст не только за 25 гульденов, но и ни за какую вообще цену, как бы высока она ни была.

В нашей обыденной практической хозяйственной жизни нам далеко не часто приходится наблюдать описанную выше казуистическую особенность. Происходит это оттого, что при господстве производства, основывающегося на разделении труда и обмене, в продажу поступает в большинстве случаев избыток продуктов, совсем не предназначенный для удовлетворения личных потребностей собственника. Один центнер или тысячу центнеров сахара продает сахарозаводчик, и это нимало не отражается на удовлетворении его личных потребностей в сахаре. (…)

Обратимей теперь к другому пункту. Из наших предыдущих разъяснений следует, что предельная польза, которою определяется ценность вещи, не совпадает с той пользой, которую действительно приносит сама эта вещь, или совпадает с ней лишь случайно"; в большинстве случаев предельная пйльза, напротив, является, так сказать, чужой пользой, а именно пользой последнего экземпляра материальных благ (или последнего равного ему по величине частичного количества материальных благ), которым может быть замещена данная вещь. При более простых условиях предельная польза хотя и является пользой другой вещи, но по крайней мере другой вещи того же самого рода. В нашем примере, к которому мы столько раз прибегали уже, ценность каждого отдельного мешка хлеба, например первого, хотя и определяется пользой другого, последнего мешка хлеба, однако ж все-таки она определяется пользой мешка хлеба. Но существование развитых меновых сношений может порождать в этом отношении значительные усложнения. А именно, давая возможность во всякое время обменивать материальные блага одного рода на материальные блага другого рода, меновое хозяйство дает вместе с тем возможность перекладывать недочет в удовлетворении потребностей одного рода на потребности другого рода. Вместо того чтобы заменить утраченный экземпляр другим экземпляром того же самого рода, предназначенным для менее важного употребления, можно взять материальные блага совершенно другого рода, предназначенные для удовлетворения совершенно другого рода потребностей, и путем обмена приобрести на них нужный экземпляр взамен утраченного. В подобном случае благодаря утрате вещи одного рода в действительности утрачивается та польза, которую могли бы принести материальные блага, употребленные для замещения утраченной вещи; а так как эти последние берутся из числа таких материальных благ, которые были предназначены для наименее важного употребления, то утрата ложится на предельную пользу материальных благ, служащих для замены утраченной вещи. Следовательно, предельная польза и ценность вещи одного рода определяются в данном случае предельной пользой известного количества материальных благ другого рода, употребленных для приобретения экземпляра на место утраченного. (…)

Только что описанная нами казуистическая модификация играет чрезвычайно важную роль в нашей хозяйственной жизни, предполагающей существование высокоразвитого обмена. Я думаю, что из всех субъективных определений ценности, какие только совершаются у нас, большая часть принадлежит именно к этому разряду. В особенности это следует сказать относительно оценки безусловно необходимых для нас материальных благ: по причинам, которые нетрудно вывести из всего изложенного выше, мы почти всегда оцениваем упомянутые материальные блага не по их непосредственной предельной пользе, а по «субституционной предельной пользе» (Substitutionsnutzen) материальных благ другого рода. Необходимо, впрочем, заметить, что и при существовании даже в высшей степени развитого менового хозяйства мы не всегда, а только при известных,–встречающихся, правда, очень часто,–условиях можем пользоваться рассматриваемым методом определения субъективной ценности; а именно мы делаем это лишь тогда, когда предельная польза материальных благ, замещающих данную вещь, оказывается ниже непосредственной пользы того рода материальных благ, к которому принадлежит данная вещь; выражаясь точнее, лишь тогда цены продуктов и условия удовлетворения различных видов наших потребностей таковы, что если бы утрата вещи падала именно на те самые нужды, которые удовлетворяются этой вещью, то лишились бы удовлетворения потребности относительно более важные, нежели в том случае, если употребить для замещения утраченного экземпляра путем обмена вещь, предназначенную для удовлетворения потребностей другого рода. Какой бы сложный, запутанный случай мы ни взяли, всюду мы найдем, что истинная предельная польза и истинная ценность вещи определяются всегда именно наименьшей пользой, которую прямым или непрямым путем может принести эта вещь. (…)

До сих пор мы объясняли высоту ценности материальных благ высотой предельной пользы. Но мы можем пойти еще дальше в исследовании факторов, которыми определяется величина ценности. Спрашивается, именно: от каких же обстоятельств зависит высота самой предельной пользы? Здесь мы должны указать на отношение между потребностями и средствами их удовлетворения. Каким образом оба названных фактора влияют на высоту предельной пользы, – об этом уже так много было говорено на предыдущих страницах, что теперь я могу без всяких дальнейших рассуждений просто сформулировать вкратце относящееся сюда правило. Оно гласит: чем шире и интенсивнее потребности, т. е. чем их больше и чем они важнее, и чем меньше, с другой стороны, количество материальных благ, которое может быть предназначено для их удовлетворения, тем выше будут те слои потребностей, на которых должно обрываться удовлетворение, тем выше, следовательно, должна стоять и предельная польза; наоборот, чем меньше круг потребностей, подлежащих удовлетворению, чем. маловажнее они и чем, с другой стороны, обширнее запас, материальных благ, находящихся в распоряжении человека, тем ниже та ступень, до которой доходит удовлетворение потребностей, тем ниже должна стоять предельная польза, тем меньше должна быть, следовательно, и ценность. Приблизительно то же самое, только несколько менее точно, можно выразить и в другой форме, а именно приняв за основу для определения ценности материальных благ их полезность и редкость (ограниченность количества). Поскольку степень полезности показывает, пригодна ли данная вещь по своей природе для удовлетворения потребностей более или менее важных, постольку ею определяется высший пункт, до которого предельная польза может подняться в крайнем случае; от степени же редкости зависит, до какого именно пункта предельная польза действительно поднимается в конкретных случаях.

Существование обмена и тут порождает целый ряд усложнений. Оно дает именно возможность во всякое время расширить удовлетворение потребностей известного рода, – конечно, за счет удовлетворения потребностей другого рода, которое в соответствующей степени сокращается. Вместе с тем и предельная польза, которой определяется ценность, как мы показывали выше, из области материальных благ, подвергающихся оценке, передвигается в область другого рода материальных благ, предназначенных для пополнения недочета в удовлетворении главной потребности. (…)

^ III. ВОЗРАЖЕНИЕ И ОТВЕТ НА НЕГО

Сущность ценности мы усматриваем в значении вещи для человеческого благополучия. Этим самым мы подаем повод измерять величину ценности величиной разницы в благополучии – разницы наслаждения и страдания, связанных с обладанием или необладанием вещью. Следовательно, в конце концов нашей теории приходится считаться с явлениями, коренящимися в области человеческих чувств, ощущений. (…)

Во-первых, наши потребности, желания и ощущения оказываются в действительности соизмеримыми, и притом общий пункт для сравнения их заключается в интенсивности испытываемых нами наслаждений и неприятных чувств.

Во-вторых, мы обладаем возможностью определять абсолютно и относительно степень приятных и неприятных ощущений, которые доставляют нам или от которых избавляют нас материальные блага, и действительно пользуемся этой возможностью (хотя нам и случается впадать при этом в ошибку).

В-третьих, эти-то количественные определения приятных ощущений и составляют основу для нашего отношения к материальным благам, и притом как для наших теоретических суждений о величине значения материальных благ для человеческого благополучия, а следовательно, и для определения ценности, так и для нашей практической хозяйственной деятельности.

Отсюда следует, наконец, в-четвертых, что наука не только не должна игнорировать субъективные потребности, желания, ощущения и т. д. и основывающуюся на них субъективную ценность, но именно в них-то и должна, напротив, искать точки опоры для объяснений хозяйственных явлений. Политическая экономия, не разрабатывающая теории субъективной ценности, представляет собой здание, воздвигнутое на песке. (…)

^ IV. О ВЕЛИЧИНЕ ЦЕННОСТИ МАТЕРИАЛЬНЫХ БЛАГ ПРИ ВОЗМОЖНОСТИ РАЗЛИЧНЫХ СПОСОБОВ УПОТРЕБЛЕНИЯ ИХ. ПОТРЕБИТЕЛЬНАЯ ЦЕННОСТЬ И СУБЪЕКТИВНАЯ

МЕНОВАЯ ЦЕННОСТЬ

Нередко бывает, что одна и та же вещь допускает два или несколько совершенно различных способов употребления. Лес, например, может употребляться и на дрова, и для построек; зерновой хлеб может идти и на муку, и на семена, и на винокурение;

Соль может служить и приправой к пище, и вспомогательным материалом для фабрикации химических продуктов и т.д. Но при этом необходимо иметь в виду следующие обстоятельства: во-первых, в подобных случаях вещь в каждой отрасли ее употребления служит для удовлетворения различных потребностей, которые могут, конечно, иметь и неодинаковую важность для человеческого благополучия; во-вторых, отношения между потребностями и средствами их удовлетворения оказываются часто неодинаковыми в различных отраслях человеческих нужд; в-третьих, наконец, если известная вещь и может употребляться для различных целей, так это еще отнюдь не значит, что она должна обладать такого рода способностью всегда в одинаковой степени. Отсюда следует, что прибавочная польза, которую можно извлечь из данной вещи благодаря употреблению ее для различных целей, или ее предельная польза в этих отраслях, может быть неодинакова по своей величине. (…)

Дадим теперь изложенному сейчас правилу общую формулировку: если материальные блага допускают несколько не совместимых друг с другом способов употребления и могут при каждом из них давать неодинаково высокую предельную пользу, то величина их ценности определяется наивысшей предельной пользой, какая получается при этих способах употребления. (…)

До сих пор мы имели в виду такого рода случаи, когда материальное благо становится пригодным для различных употреблений в силу свойственной ему технической многосторонности. Но при существовании развитого обмена почти все материальные блага, даже и помимо такого рода специальных условий, приобретают новое свойство – употребляться для обмена на другие материальные блага. Этот способ употребления обыкновенно противопоставляется всем остальным способам как противоположный им, и именно на этой противоположности «собственного употребления» и «обмена» и основано разделение ценности на потребительную и меновую.

С той точки зрения, на которой стоим мы, как потребительная ценность, так и меновая являются в известном смысле двумя различными видами субъективной ценности. Потребительной ценностью называется то значение, которое приобретает вещь для благосостояния данного лица в том случае, когда это лицо употребляет ее непосредственно для удовлетворения своих нужд"; точно так же меновой ценностью называется то значение, которое приобретает вещь для благополучия данного лица благодаря своей способности обмениваться на другие материальные блага. Величина потребительной ценности определяется по известным уже нам правилам величиной предельной пользы, которую извлекает собственник из оцениваемой вещи, употребляя ее непосредственно для удовлетворения своих потребностей. Величина же (субъективной) меновой ценности, напротив, совпадает, очевидно, с величиной потребительной ценности вымениваемых на данную вещь потребительских материальных благ. Употребляя вещь для обмена, я при помощи ее приобретаю для своего благополучия именно ту пользу, которую приносят вымениваемые на нее материальные блага. Поэтому величина субъективной меновой ценности определяется предельной пользой вымениваемых на данную вещь материальных благ. Предположим, например, что у меня есть один литр вина, который я могу обменять на фунт хлеба; в таком случае потребительная ценность вина определяется величиной наслаждения, которое я получаю от употребления вина, его меновая ценность – величиной наслаждения, которое я могу получить от фунта хлеба, вымениваемого на вино.

Раз субъективная меновая ценность вещи, как мы оказали, совпадает с потребительной ценностью вымениваемых на эту вещь материальных благ, то отсюда следует, что величина субъективной меновой ценности должна зависеть от двух обстоятельств: во-первых, от объективной меновой силы (объективной меновой ценности) вещи, ибо величиной этой объективной меновой силы определяется количество материальных благ, которое можно получить в обмен на данную вещь; во-вторых, от характера и размеров потребностей и от имущественного положения собственника, ибо этим определяется, высокую или же низкую потребительную ценность имеют приобретаемые в обмен на данную вещь экземпляры материальных благ. (…)

Вполне естественно, что потребительная ценность и меновая ценность, которые представляет вещь в глазах ее обладателя, оказываются неодинаковыми по своей величине. Для ученого, например, потребительная ценность его книг обыкновенно бывает гораздо значительнее, нежели их меновая ценность, тогда как для книготорговца, наоборот, меновая ценность книг в большинстве случаев гораздо выше их потребительной ценности. Теперь опять возникает вопрос: какая же из двух ценностей) является истинной ценностью в подобных случаях? (…)

(…) Если при том и другом способе употребления вещь эта дает неодинаковую предельную пользу, то основой для определения ее хозяйственной ценности служит более высокая предельная польза. Следовательно, когда потребительная ценность и меновая ценность данной вещи неодинаковы по своей величине, то истинной ее ценностью является.высшая из этих двух ценностей. (…)

^ V. ЦЕННОСТЬ КОМПЛЕМЕНТАРНЫХ МАТЕРИАЛЬНЫХ БЛАГ

Часто бывает так, что для получения хозяйственной пользы требуется совместное действие нескольких материальных благ, причем если недостает одного из них, то цель совсем не может быть достигнута или же достигается лишь не в полной мере. Эти материальные блага, взаимно дополняющие друг друга, мы называем, по примеру Менгера, комплементарными материальными благами. Так, например, бумага, перо и чернила, иголка и нитки, телега и лошадь, лук и стрела, два принадлежащих к одной и той же паре сапога, две парные перчатки и т. п. представляют собой комплементарные материальные блага. Особенно часто, можно сказать постоянно, отношение комплементарности встречается в области производительных материальных благ. (…)

Совокупная ценность целой группы материальных благ определяется в большинстве случаев величиной предельной пользы, которую могут принести все эти материальные блага при совместном действии. (…)

(…) Между отдельными членами группы эта общая групповая ценность распределяется совершенно неодинаковым образом, в зависимости от казуистических особенностей данного случая.

Во-первых, если каждый из членов комплементарной группы может служить для удовлетворения человеческой потребности не иначе, как при совместном употреблении с остальными членами этой группы, и если в то же время нет возможности заменить утраченный член новым экземпляром, то в таком случае каждая входящая в состав группы вещь, отдельно взятая, является носительницей всей совокупной ценности целой группы. (…)

Гораздо чаще случается, во-вторых, что отдельные члены комплементарной группы, даже и вне сферы комбинированного употребления их, сохраняют способность приносить известную, хотя бы и незначительную, пользу. В подобных случаях ценность отдельной вещи, принадлежащей к комплементарной группе, колеблется уже не между «ничем» и «всем», а только между величиной предельной пользы, которую может принести эта вещь при изолированном употреблении, как минимумом, и величиной комбинированной предельной пользы за вычетом из нее изолированной предельной пользы остальных членов, как максимум . (…)

Но еще чаще бывает так, в-третьих, что отдельные члены группы не только могут употребляться в качестве вспомогательных материалов для других целей, но и могут в то же время замещаться другими экземплярами того же самого рода. (…)

…Ценность могущих замещаться членов комплементарной группы независимо от конкретного комплементарного употребления устанавливается на определенной высоте, на которой она остается для них и при распределении общей ценности группы между отдельными членами. Распределение это совершается таким образом, что из общей ценности целой группы – ценности, определяющейся предельной пользой, получаемой при комбинированном употреблении,–выделяется прежде всего неизменная ценность могущих замещаться членов, а остаток, колеблющийся смотря по величине предельной пользы, приходится в качестве их изолированной ценности на долю тех членов, которые замещаться не могут . (…)

^ VIII. НАУЧНОЕ ЗНАЧЕНИЕ СУБЪЕКТИВНОЙ

ЦЕННОСТИ

Мы знаем теперь, как именно поступают при определении ценности материальных благ, затрагивающих их интересы, отдельные лица А, В, С и т.д., стоя каждый на своей, индивидуально-хозяйственной, в высшей степени субъективной точке зрения. Но так могут нас спросить и действительно спрашивают: какое же отношение имеют все эти субъективные, чисто личные суждения о ценности к науке о народном, общественном хозяйстве? Ведь объектом политической экономии служат не индивидуально-хозяйственные, а общественно-экономические явления; потому нам нет никакого дела до того, какие представления о ценности возникают в сознании какого-нибудь отдельного индивидуума,–мы хотим знать, напротив, какие суждения о ценности высказываются и получают признание в среде «совокупности индивидуумов, связанных единством потребностей и обоюдностью их удовлетворения», – стало быть, во всем хозяйствующем обществе. Мы хотим, одним словом, чтобы нам показали, каким образом объясняется и определяется не субъективная, а объективная, народнохозяйственная ценность . (…)

«Социальные законы», исследование которых составляет задачу политической экономии, являются результатом согласующихся между собой действий индивидуумов. Согласие в действиях является в свою очередь результатом игры согласующихся между собой мотивов, которые лежат в основе человеческих действий. А раз это так, то не подлежит никакому сомнению, что при объяснении социальных законов необходимо добираться до движущих мотивов, которыми определяются действия индивидуумов, или принимать эти мотивы за исходный пункт; очевидно вместе с тем, что наше понимание социального закона должно быть тем" полнее, чем полнее и точнее мы знаем эти движущие мотивы и их связь с хозяйственной деятельностью индивидуумов.

Самым могущественным мотивом и, пожалуй, единственным, действие которого обладает такой степенью всеобщности и силы, что в результате его наперекор всем противодействующим влияниям получаются вполне ясные законы, является забота о благополучии – отчасти о благополучии нашем собственном, отчасти же о благополучии других лиц, с которыми нас постоянно или только в известных случаях связывают хозяйственные узы. Когда мы рассматриваем материальные блага с точки зрения этого мотива, то в результате получается субъективная ценность. В ценности материальных благ как бы при помощи какого-то автоматического аппарата сами собой регистрируются существование и сила основного хозяйственного фактора. Всюду, где мы находим ценность, она показывает нам, что дело идет о нашем благополучии и что пущена в ход движущая сила хозяйственной деятельности, а величина ценности служит показателем того, с какой степенью напряженности работает эта сила. Таким образом, субъективная ценность является в одно и то же время и компасом, и посредствующим мотивом хозяйственных действий человека: компасом – потому что она показывает, в каком направлении всего сильнее напряжен наш интерес по отношению к материальным благам и, следовательно, в какую сторону будет направлена наша хозяйственная деятельность; посредствующим мотивом – потому что, чувствуя, что ценность материальных благ представляет собой верное отражение наших основных интересов, заключающихся в стремлении к благополучию, мы давно привыкли в хозяйственной жизни следовать только за наибольшей ценностью. (…)

(…) Совершенно верно, что не дело политической экономии заниматься выяснением общих законов человеческих потребностей и стремлений, например, существования и действия человеческого стремления к благополучию, – заниматься этим она не может и должна предоставить это психологии. Но ведь требуется выяснить нечто совершенно иное, а именно каким образом интересы благополучия связываются с обладанием материальными благами, каким путем, всеобщее инстинктивное стремление к благоприятию превращается в конкретные хозяйственные интересы. Разрешения этих вопросов нельзя требовать от психологии – его, раз оно нужно, может дать только одна наука: политическая экономия. (…)

Часть II.

^ ТЕОРИЯ ОБЪЕКТИВНОЙ МЕНОВОЙ ЦЕННОСТИ

I. ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

(…) …Наряду с субъективным понятием ценности существует совершенно отличное от него объективное понятие ценности. ^ Ценностью в субъективном смысле называется вообще значение материальных благ для человеческого благополучия; в частности, субъективной меновой ценностью называется то значение, какое приобретает вещь для какого-нибудь субъекта благодаря своей способности давать ему при обмене другие материальные блага, между тем как меновая ценность в объективном смысле представляет собой не что иное, как способность вещи обмениваться на другие материальные блага. Объективная меновая ценность – это меновая сила. (…)

Понятие меновой ценности находится в тесной связи с понятием цены, но отнюдь не совпадает с ним. Меновая ценность означает возможность получить в обмен на данную вещь известное количество других материальных благ; цена же означает само это количество материальных благ, получаемое в обмен на данную вещь. (…)

^ II. ОСНОВНАЯ ЗАДАЧА ТЕОРИИ ОБЪЕКТИВНОЙ

МЕНОВОЙ ЦЕННОСТИ

По издавна установившемуся мнению, основная задача теории ценности – одна из самых важных задач всей политико-экономической доктрины – заключается в том, чтобы отыскать закон, которым регулируется величина меновой силы материальных благ.

Хотя понятие меновой силы и не тождественно с понятием цены, однако ж законы той и другой совпадают между собой. В самом деле, показывая нам, как и почему данная вещь действительно приобретает известную цену, закон цен тем самым объясняет нам, как и почему данная вещь оказывается способной приобретать определенную цену. Закон цен обнимает собою и закон меновой ценности. (…)

(…) На предположении, что в сфере обмена господствует исключительно стремление к собственной выгоде, и построила политическая экономия закон спроса и предложения," который будто бы с точностью математической формулы может указывать высоту цены, образующейся при данном состоянии предложения и спроса.

Однако в действительности мы видим почти совсем иное. Очень часто, даже в большинстве случаев, мы действуем под одновременным влиянием нескольких или даже многих перекрещивающихся между собой мотивов, и вдобавок комбинация мотивов, действующих в том или ином случае, в свою очередь подвергается изменениям в зависимости как от числа и характера, так и от относительной силы сталкивающихся побуждений. Вполне естественно, что вместе с тем перемешиваются и перекрещиваются между собой и действия мотивов. В результате всего этого картина законосообразности человеческих поступков не то что разрушается совершенно, – иначе ведь опыт никогда бы не мог навести экономистов на мысль о законе предложения и спроса, – а в весьма значительной степени затемняется. Лишь в некоторой части случаев установление цен происходит в точном соответствии с формулой закона предложения и спроса; в другой же части случаев может проявляться только мимолетная тенденция к законосообразности, допускающая более или менее значительные отклонения; а нередко бывает, наконец, и так, что образование 1 цен совершается прямо-таки наперекор закону цен, – возьмем, например, акты великодушия, облекающиеся в форму покупки. (…)

(…) Физик выводит прежде всего закон основного феномена, т. е. того движения волн, которое получается при приложении какой-нибудь одной, простой движущей силы. Установив этот закон, физик переходит к изучению того действия, которое вызывается присоединением к простейшей движущей силе влияний другого рода. (…)

Я полагаю, что к совершенно таким же приемам, какими пользуется физик при исследовании сложных движений волн, должен прибегнуть и экономист, занимающийся исследованием феноменов цены. Экономисту точно так же, как и физику, нужно начать с выведения закона основного простого феномена; если же ему не удастся выяснить прежде всего, каким образом устанавливаются цены под влиянием лишь одного определенного фактора, он совершенно не в состоянии будет понять и те сложные явления, которые обнаруживаются при одновременном, совместном действии целого ряда разнородных факторов. Спрашивается теперь: какой же именно феномен в рассматриваемой сфере нужно считать основным феноменом? С чисто психологической точки зрения каждый из сотен отдельных мотивов, могущих оказывать на нас влияние при совершении меновых актов, занимает совершенно одинаковое место со всяким другим мотивом, так что, например, забота о собственной выгоде по своим внутренним качествам не может иметь никакого преимущества перед желанием сделать подарок другому человеку, и наоборот. Ввиду этого, если оставаться на чисто психологической почве, можно было бы вести нескончаемый спор по вопросу о том, какое именно из сотен возможных побуждений нужно считать «основной силой» и, следовательно, действия какого из этих побуждений нужно признать за «основной феномен». Выйти из этого затруднения нам помогают не внутренние свойства мотивов человеческих действий, а внешние условия. Отдельные мотивы резко отличаются один от другого по размерам и силе того влияния, какое оказывают они на совершение меновых актов. В этом отношении выше всех остальных мотивов стоит один мотив – это стремление получить непосредственную выгоду от обмена . (…)

^

III. ОСНОВНОЙ ЗАКОН ОБРАЗОВАНИЯ ЦЕН

Обмен оказывается экономически возможным только между такими двумя лицами, которые определяют ценность предлагаемой для обмена и получаемой в обмен вещи. неодинаковым, даже противоположным образом. Покупающий должен оценивать покупаемую вещь выше, а продающий – ниже той вещи, в которой выражается цена первой, и притом их интерес по отношению к меновой сделке, а также и получаемая ими выгода от меновой сделки тем выше, чем значительнее разница между их оценками одних и тех же материальных благ; при уменьшении этой разницы выгода от обмена уменьшается; если, наконец, разница эта понижается до нуля, если ценность каждой из предлагаемых для обмена вещей определяется той и другой стороной одинаково, то меновая сделка становится экономически невозможной. (…)

(…) …^ Наивысшей обменоспособностью обладает тот из участников обмена, который "| оценивает свою собственную вещь всего ниже по отношению к другим обмениваемым вещам, или, что то же самое, который оценивает нужную вещь всего выше по отношению к предполагаемой за нее собственной вещи . (…)

^ А. Образование цен при изолированном обмене

…При изолированном обмене между двумя лицами цена устанавливается в пределах между субъективной оценкой товара со стороны покупателя как максимумом и оценкой товара со стороны продавца как минимум .

^ В. Образование цен при одностороннем соперничестве между покупателями

…При одностороннем соперничестве между покупателями продаваемую вещь покупает наиболее сильный конкурент, т.е. тот, который оценивает вещь по отношению к предлагаемому в обмен товару всего выше, а цена движется между оценкой вещи купившим ее конкурентом как максимумом и оценкой ее самым сильным из остальных побитых конкурентов как минимумом, причем сохраняет свое значение и другой, второстепенный минимум цены, заключающийся в оценке продаваемой вещи самим продавцом . (…)

С. Образование цен при одностороннем соперничестве между продавцами

…При одностороннем соперничестве между продавцами совершить меновую сделку удается самому сильному конкуренту, т.е. тому, обменоспособность которого всех выше, и который поэтому оценивает свою (собственную) вещь по отношению к (чужой) вещи, предлагаемой в обмен, всего ниже, а границы, в пределах которых может устанавливаться цена, определяются оценкой вещи последним продавцом, самым, сильным из всех, в качестве минимума и оценкой ее самым сильным из побежденных конкурентов в качестве максимума. (…)

^ D. Образование цен при обоюдном соперничестве

…При обоюдном соперничестве границы, внутри которых устанавливается рыночная цена, определяются сверху оценками последнего из фактически вступающих в меновую сделку покупателей и наиболее сильного по своей обменоспособности из устраненных конкуренцией с рынка продавцов, а снизу – оценками наименее сильного по обменоспособности из фактически заключающих меновую сделку продавцов и наиболее сильного по обменоспособности из не имеющих возможности вступить в меновую сделку покупателей. Установление двойных границ нужно понимать в том смысле, что решающее значение принадлежит каждый раз границам более тесным. Если, наконец, в приведенной формуле мы заменим длинные и подробные определения коротким и ясным выражением «предельная пара», то получим следующую простейшую формулу закона цен: высота рыночной цены ограничивается и определяется высотой субъективных оценок товара двумя предельными парами. (…)

Прежде всего бросается в глаза сходство между образованием цены и образованием субъективной ценности. Как субъективная ценность вещи независимо от более важных способов употребления, какое могут найти себе отдельные экземпляры запаса материальных благ данного рода, представляет собой предельную ценность, определяющуюся последней, предельной пользой, с которой позволяет мириться хозяйственный расчет, – совершенно так же всякая рыночная цена представляет собой предельную цену, определяющуюся хозяйственным положением тех пар контрагентов, которые стоят на границе «возможности обмена» (Tauschen – Кönnen). Нетрудно убедиться, что сходство – это не простая игра случая, а, напротив, результат действия однородных внутренних причин. При определении субъективной ценности мы видели, что принцип хозяйственной выгоды требует, чтобы с помощью наличного запаса материальных благ удовлетворялись сперва важнейшие потребности, потом потребности все менее и менее важные и чтобы последней удовлетворялась некоторая предельная потребность – потребность, представляющая предельную пользу. При определении цены мы видим, что принцип хозяйственной выгоды требует, чтобы меновую сделку заключали сперва наиболее сильные по своей обменоспособности пары контрагентов, потом пары все менее и менее сильные и чтобы последней вступала в меновую сделку опять-таки некоторая предельная пара. Там мы видели, что удовлетворение всех потребностей, превышающих по своей важности последнюю, предельную потребность, оказывается обеспеченным и без наличия оцениваемого экземпляра материальных, благ соответствующего рода и что от наличия оцениваемого экземпляра зависит лишь получение именно последней, предельной пользы. Здесь мы видим, что все пары контрагентов, превосходящие по своей обменоспособности предельную пару, могли бы заключить меновую сделку и по более высоким или более низким ценам, и от того обстоятельства, что цена достигает в том или ином случае строго определенной – ни большей, ни меньшей – выгоды, зависит судьба именно последней предельной пары контрагентов. Наконец, ценность вещи определяется важностью последней, предельной потребности, которая может (удовлетворяться при помощи ее в силу существующей между |ними зависимости; точно так же цена товара определяется хозяйственным положением последней, предельной пары контрагентов опять-таки в силу существующей между ними зависимости. (…)

(…) Еще важнее то обстоятельство, что цена от начала до конца является продуктом субъективных определений ценности. Мы видели, что вопрос о том, кто из желающих купить и продать вообще может рассчитывать на участие в ведении переговоров относительно меновой сделки, кто из них вообще обладает обменоспособностью, решается отношением между субъективной оценкой покупаемого товара и субъективной оценкой вещи, в которой выражается цена этого товара. От этого же самого отношения зависит и степень обменоспособности каждого участника обмена. Отношение между субъективными оценками получаемой и отдаваемой в обмен вещи с неумолимой строгостью предписывает каждому из участников обмена, до какого пункта он может идти в повышении или понижении цены, и вместе с тем указывает тот предел, где он вынужден бывает отказаться от дальнейшего участия в обмене. Этим отношением определяется, далее, кому из ряда контрагентов, обладающих наивысшей обменоспособностью, действительно удается заключить меновую сделку; от этого отношения зависит, кому из участников обмена достанется роль предельной пары, а следовательно, от него зависит, наконец, и высота той цены, по которой совершаются меновые сделки на рынке. Таким образом, действительно, в продолжении всего процесса образования цены, поскольку в основе его лежит действие чисто эгоистических мотивов, нег ни одной фазы, нет ни одной черты, которая не сводилась бы как к своей причине к размерам субъективных оценок вещи участниками обмена, и потому мы с полным правом можем назвать рыночную цену равнодействующей сталкивающихся на рынке субъективных оценок товара и той вещи, в которой выражается его цена. (…)

(…) Нельзя приобрести чужую вещь, не отдав за нее своей собственной вещи. Чем труднее решиться на отдачу другому своей собственной вещи, тем сильнее препятствие, на которое наталкивается желание получить чужую вещь. Сила этого препятствия, естественно, измеряется в свою очередь величиной того значения, какое представляет отдаваемая вещь с точки зрения благополучия отдающего субъекта, следовательно, величиной субъективной ценности этой вещи. Все остальное очень просто. У контрагентов, обладающих наименьшей обменоспособностыо, препятствие сильнее желания, и оттого это последнее, будучи совершенно парализовано, не может проявиться наружу: названные контрагенты не вступают в меновую сделку и не имеют возможности оказать какое бы то ни было влияние на те условия, на которых заключают меновую сделку другие участники обмена. У контрагентов, обладающих более высокой обменоспособностью, желание приобрести чужую вещь сильнее привязанности к своей собственной вещи–сила больше препятствия; остается, следовательно, некоторый избыток силы, который и приводит к заключению меновой сделки. Этот избыток, оказывающийся всего больше у наиболее сильных по своей обменоспособности контрагентов, сам по себе мог бы оказывать на установление цены влияние, соответствующее своей величине. Но так как правильно понимаемый интерес более сильных контрагентов заключается не в том, чтобы давать за товар столько, сколько они могут дать в крайнем случае, а в том, чтобы давать за товар как раз столько, сколько они вынуждены дать, чтобы путем вытеснения лишних контрагентов обеспечить за собой место в ряду контрагентов, действительно вступающих в меновую сделку, то они сознательно не пускают в ход всей своей более высокой меновой силы – нет, в своих действиях они не идут дальше того, что может и вынужден делать последний из них, чтобы одержать верх над своим более слабым соперником. Стало быть, дело само собой устраивается таким образом, что основой для определения цены начинает служить положение последнего из победивших конкурентов и первого из конкурентов побежденных, или, как мы выразились раньше, субъективные оценки вещи предельными парами. (…)

^ VI. ЗАКОН ИЗДЕРЖЕК ПРОИЗВОДСТВА

…Мы можем выставить следующие положения касательно отношений между издержками производства и ценой:

1. Для материальных благ, количество которых может быть увеличиваемо при помощи производства до каких угодно размеров, существует принципиальное тождество между издержками производства и ценой (это положение нужно принимать с многочисленными оговорками, подробно излагать которые мы считаем здесь излишним).

2. Тождество это получается благодаря тому, что цена продуктов является элементом определяющим, а цена производительных средств – элементом определяемым 1 .

3. В частности, решающую роль играет цена предельного продукта, т.е. наименее ценного продукта, на производство которого хозяйственный расчет еще позволяет употребить единицу производительного средства.

4. К этой цене приспособляются при посредстве издержек производства цены всех остальных продуктов, однородных с предельным продуктом.

5. Все это совершается через посредство игры субъективных оценок или их равнодействующих, так что закон издержек производства проявляется не вопреки и не наряду, а в пределах законов предельной пользы и предельных пар. (…)

Текст подготовлен М.Г. Покидченко

Публикуется по: Бём-Баверк Е. Основы теории ценности хозяйственных благ // Австрийская школа в политической экономии: К. Менглер, Е. Бём-Баверк, Ф. Визер: Пер. с нем. / Предисл., коммент., сост. В.С. Автономия. М.: 301, 307–312, 314–318, 341–344, 348–349, 351, 355, 357–358, 362–363, 365, 367–369, 377–380, 385, 425.

Ойген фон Бём-Баверк (нем. Eugen Bhm Ritter von Bawerk; 12 февраля 1851, Брюнн, Моравия, Австрийская империя (ныне Брно, Чехия) - 27 августа 1914, Крамзах, Австро-Венгрия) - австрийский экономист и государственный деятель. Один из основных представителей австрийской экономической школы.

В течение своей жизни Бём-Баверк преподавал в университетах Инсбрука и Вены. Он трижды занимал пост министра финансов одной из двух составных частей Австро-Венгерской империи - Цислейтании. На этой должности Бём-Баверк провёл реформирование системы налогообложения и обеспечил стабильность национальной валюты в условиях мирового экономического кризиса 1900-1903 годов. К 1904 году, когда он покинул министерскую должность, Австро-Венгрия вышла на характерные для передовых государств мира темпы роста экономики. В 1911 году Бём-Баверк стал президентом австрийской академии наук.

Среди научных достижений Бём-Баверка выделяются создание концепции субъективной ценности и предельной полезности, теории процента на капитал. Критика им «Капитала» К. Маркса стала «общим местом всей буржуазной политической экономии». В советской литературе критике австрийской школы и лично Бём-Баверка посвящена книга Н. И. Бухарина «Политическая экономия рантье».

Биография

Родился в 1851 году в семье государственного служащего. Его отец занимал высокий пост вице-губернатора Моравии. Школьное образование получил в элитной Бенедиктинской гимназии в Вене. Его школьным другом был Фридрих фон Визер, ставший известным экономистом и профессором кафедры экономики Венского университета. Впоследствии Бём-Баверк породнился со своим школьным товарищем, женившись на его сестре.

Поступил в Венский университет. Обратил на себя внимание профессора Карла Менгера, идеи которого развивал в дальнейшем. Затем несколько лет изучал политическую экономию в университетах Лейпцига, Йены и Гейдельберга у одних из наиболее известных экономистов того времени - Карла Книса, Вильгельма Рошера и Бруно Гильдебранда. По окончании образования в 1879 году непродолжительное время работал в министерстве финансов.

В 1880 году получил должность преподавателя в университете Инсбрука, в 1884 стал профессором. В 1889 вернулся в министерство финансов на должность советника министра. Представлял правительство в нижней палате парламента. Отстаивал реформирование налогового законодательства.

Трижды занимал пост министра финансов Цислейтании (одной из двух составных частей Австро-Венгерской империи). Первый раз находился в занимаемой должности недолго - с 19 июня по 30 сентября 1895 года, после чего был назначен профессором Венского университета и одновременно вошёл в его руководство. В 1897-1898 годах вновь занял пост министра финансов в первом правительстве фон Франкентурна. В 1889 году был членом верхней палаты парламента Австро-Венгерской империи. В январе 1900 года в третий раз стал министром в первом правительстве Эрнеста Кёрбера.

Ойген (Евгений) фон Бём-Баверк (1851-1919), как и Визер, написал немало книг, из которых две содержат наиболее полное изложение его варианта неоклассической теории, так сказать, венского розлива. Эти книги - "Основы теории ценности хозяйственных благ" (1886) и "Положительная теория капитала" (1889).
Одногодки, смолоду близкие друзья, а впоследствии еще и родственники, Визер и Бём-Баверк были всегда солидарны как в приверженности к Менгеру и его идеям, так и в отстаивании новой теории от нападок ретроградов. Все это, однако, не препятствовало каждому из них идти своим путем в науке, развивая взгляды, подчас несогласные со взглядами друга. Оба добились собственных оригинальных результатов. Каждый из них остался в истории науки звездой первой величины.
Одним из вопросов, где они разошлись, был такой: как измерить совокупную полезность запаса благ. Вспомним случай с пятью ведрами воды (гл. 21), и тогда разногласие двух великих ученых будет нам понятно. Визер рассуждал так. Если имеется пять ведер с водой, ценность каждого из них равна ценности последнего ведра. Значит, полезность совокупного запаса равна предельной полезности, умноженной на пять.
Бём-Баверк был согласен с тем, что полезность воды в каждом ведре равна ее предельной полезности. Но в отношении совокупной полезности всех ведер вместе он с Визером не согласился. Он рассуждал иначе. Когда к одному-единственному ведру мы раз за разом прибавляем еще по одному, на каждом шаге имеет место снижение предельной полезности, напоминал он. Если мы хотим вычислить совокупную полезность всего запаса, то для каждой отдельной порции нужно принимать в расчет ее собственную предельную полезность. Другими словами, каждое ведро фигурирует в совокупной полезности так, как если бы оно было последней, предельной порцией. В конце концов, наука признала верным рассуждение Бём-Баверка. Но мы можем увидеть наглядно, как непросто давались каждое понятие, каждая теорема новой теории.
Ойген фон Бём-Баверк
В разработках Бём-Баверка акцент делается на теорию ценности и теорию капитала.
Полезность вещи в смысле ее желаемости тесно связана с ее полезностью в смысле потребительских свойств, отмечает Бём-Баверк. Без второй не могло бы быть и первой: вещь, из которой нельзя извлечь пользы, не может быть предметом желания, потребности. Но для того чтобы эта вещь имела ценность, сказанного мало. Необходимо еще, чтобы вещь эта, так сказать, не валялась под ногами, т.е. необходимо условие редкости. Поэтому начальное состояние - это потребность, которую нельзя удовлетворить мгновенно, как мы удовлетворяем ежесекундно свою потребность в кислороде путем выдоха-вдоха.
Отсюда легко следует понятие о различной интенсивности потребности и ее убывании по мере насыщения. Закон убывающей полезности получает своеобразную формулировку: ценность блага пропорциональна интенсивности неудовлетворенной потребности при отсутствии данного блага. В итоге ценность равна предельной полезности.
В условиях множества покупателей и продавцов ценность данного блага ограничена двумя предельными парами. С одной стороны, это последний покупатель, который согласен купить данный товар, и первый продавец, который готов его продать, С другой стороны, это последний (самый слабый) продавец и первый покупатель среди тех, кто выбывает из процесса-торга.
Перед нами возникает уже знакомая картина "капустного рынка" (см. главу 21). Действительно, не кто иной, как Бём-Баверк построил эту модель рынка (у него товаром служили кони, все остальное - такое же). Таким способом Бём-Баверку удалось показать процесс установления рыночной цены, при которой совершается купля-продажа, т.е. достижение рыночного равновесия. И показал он это, не прибегая к инструменту кривых спроса и предложения.
Как мы уже знаем, характерной идеей Австрийской школы было положение о том, что не ценность и цена зависят от издержек производства, а, напротив, благодаря наличию ценности у потребительских благ образуются оценки производственных ресурсов, или факторов производства, - те оценки, которые формируют издержки производства и которые возникают в результате вменения ценности тем производственным благам, что требуются для изготовления данных потребительских благ. Мы также знаем уже, что вменение происходит на основе альтернативных издержек. Все это имеется у Бём-Баверка, который тем временем идет дальше, к уяснению - на новой основе - тех оценок факторов производства, которые принято называть оплатой труда, рентой и прибылью.
Три указанные категории принято называть по-разному, в зависимости от угла зрения. Их называют оценками производственных ресурсов, или факторными ценами, или вознаграждением факторов. Они возникают согласно рассматриваемой теории в результате вменения ценности факторам производства от ценности потребительских благ. Как это происходит, точнее, как образуется тот или иной уровень зарплаты, ренты и прибыли, - такой вопрос ставит Бём-Баверк.
Вспомним, какова трактовка этих трех категорий у классиков. В основе все сводится к издержкам производства. Оплата труда - это издержки по содержанию семьи рабочего. Прибыль - это разность между ценой и суммой материальных затрат и оплаты труда. Рента - остаток прибыли после вычета из нее дохода предпринимателя и процента по ссуде. Мы здесь слегка огрубляем, но, пожалуй, не искажаем взгляды классиков.
Очевидно, что такой подход не устраивал теоретиков нового направления. И понятно, почему. Издержки производства теперь перестали быть величиной, от которой можно оттолкнуться. Они превратились в нечто вторичное ("вмененное"). Учение о тяготении зарплаты к прожиточному минимуму тем более не состыковывалось ни с понятием о предельном продукте труда, ни с концепцией альтернативных издержек. Не годились теперь и представления классиков о тяготении прибыли к средней норме, о ренте как вкладе природы в суммарный продукт труда и т.п. Все нуждалось в перетолковании. И как раз здесь явилось поприще, на котором отличился Бём-Баверк.