было опубликовано большое интервью с одной из ведущих экспертов по развитию российских территорий, экономистом-регионоведом, профессором МГУ Натальей Зубаревич. Приводим ее рассуждения о том, как российские регионы пытаются справиться с усиливающимся бюджетным кризисом, и почему субъектам РФ сложно договориться для отстаивания интересов сообща.

На чем экономят регионы

Все регионы уже поняли, что сегодня привлечь инвесторов трудно, не то время. А раз вы не можете повысить поступления налогов, остается рубить расходы. Но тут надо и зарплату вовремя повышать в соответствии с «майскими указами», и выполнять программу переселения из ветхого и аварийного жилья, и дороги строить, за что тоже приходится отчитываться. На программы развития агросектора, инфраструктуры выделяются субсидии из федерального бюджета, и тут дураков нет: если деньги дают, то их надо взять. А взять их можно, только прибавив свои, потому что субсидии выделяются по принципу софинансирования. И бюджет региона разрывается на части, потому что нельзя профинансировать все – что-то приходится рубить.

Логика первых двух лет бюджетного кризиса была довольно простой. В 2013 году пытались сокращать поддержку ЖКХ и расходы на национальную экономику – это, в основном, расходы на дорожное строительство, на транспорт, на сельское хозяйство. Но как только мы вступили в клинч и начали заниматься импортозамещением, федеральный центр увеличил субсидии на агросектор – и их тоже надо софинансировать, а отчетности по дорогам и жилью никто не отменял. В 2015 году наступил черед социальных расходов, ушли в минус в номинальном выражении суммарные расходы регионов на культуру – почти на 3%, около нуля был рост расходов на образование, и снова снизились расходы на ЖКХ.

Издержки шаг за шагом перекладываются на население: оно платит за все: за монополизм, за высокую стоимость услуг. Но сейчас кризис, доходы населения падают, и реакция людей на растущие суммы в квитанциях все болезненнее. «Минное поле» для властей. Поэтому на вопрос «как сегодня региональные власти выкручиваются» ответить можно так: разными способами и с неочевидным результатом.

Региональным властям нужно пройти между Сциллой и Харибдой – и расходы оптимизировать, и сохранить спокойствие населения. Куда ни кинь, всюду клин. В результате сокращают все по чуть-чуть: по шажочку, курочка по зернышку. Это и есть основной принцип.

Всегда внимательно смотрю на динамику расходов по статье «общегосударственные вопросы» – это расходы на бюрократию. В январе-августе 2016 года их сократили 25 регионов, хотя можно бы и побольше. В предыдущие пару лет себя любимых старались не обижать. Не везде и потихоньку сокращается управленческий аппарат и даже заработная плата чиновников. Есть регионы, где все это рубится жестко, но это единичные случаи.

Регионам придется выкручиваться самим, скрести по всем сусекам. В кризис возрастает значимость качества управления, адекватности и активности региональных властей.

Кто получает бюджетные кредиты

Кому-то подфартило, выдали больше дешевых бюджетных кредитов. Кому-то нет, приходится обращаться в коммерческие банки. Структура долга к октябрю немного улучшилась, выросла доля бюджетных кредитов. Но в конце года она всегда ухудшается, регионы опять набирают кредиты банков, чтобы расплатиться по обязательствам бюджета. Есть еще один риск. Уже заявлено, что в 2017 году объем бюджетных кредитов будет не 310 миллиардов рублей, а 100-150 миллиардов. Будут также жестче следить за тем, как эти кредиты используются. Скорее всего, регионам придется затягивать пояса все туже.

У кавказских республик 100% бюджетных кредитов, но в то же время сложнее занять у коммерческих банков. У федерального бюджета есть и другие любимцы: например, Чукотка, большой долг которой почти полностью состоит из бюджетных кредитов. Процедура выдачи бюджетных кредитов непрозрачна. Есть правила: для получения дешевых бюджетных кредитов нужно сокращать численность занятых в госуправлении и расходы бюджета. Но Мордовии как давали, так и дают, она наращивает и расходы, и долг. Поэтому, конечно, лоббистская составляющая есть.

Наталья Зубаревич. Фото: tvrain.ru

Об улучшении бюджетной ситуации после президентских выборов в 2018 году

Прежде всего можно ожидать отказа от плоской шкалы налогообложения и переход к прогрессивной шкале НДФЛ. Второе – решения по повышению пенсионного возраста. С большой вероятностью будут ограничивать выплату пенсий работающим пенсионерам. Вряд их лишат пенсии – слишком много пенсионеров работает, это большая электоральная группа. Скорее отменят индексацию, чтобы сократить расходы бюджета.

В соцзащите начался тяжелейший переход от помощи по категориальному принципу к адресной поддержке. Категории – это «заслуженные» люди (ветераны труда, чернобыльцы) или группы с проблемами здоровья (инвалиды), им выделяется помощь вне зависимости от доходов. Необходимо переходить на принцип адресной поддержки, прежде всего, малоимущих, но для этого потребуется улучшать систему учета доходов населения. Пока же преобладают попытки сократить количество получателей помощи. Судя по изменениям региональных законов, оптимизация пособий сильнее затронет семьи с детьми, а не пенсионеров. Пособия на ребенка, которые получают малообеспеченные семьи, очень низкие и почти не индексируются. Возможно закрытие программы материнского капитала.

Пожилых людей тоже могут ждать неприятные сюрпризы: в 2017 году будет снижен прожиточный минимум пенсионеров. Даже небольшое снижение прожиточного минимума пенсионера позволит сократить доплаты до прожиточного минимума, которые обязаны финансировать региональные бюджеты и, в меньшей степени, федеральный. Таких ухищрений много.

О губернаторах

Качество рухнуло уже в «нулевые», в период назначений, потому что на эти посты пришло много людей попросту не способных управлять. Дополнительные риски несет вторая волна прихода силовиков в губернаторы. Первый раз это было в «нулевых», и тогда ни один регион под руководством представителя армии или ФСБ не показал нормального управления и развития. Для управления регионом нужны другие навыки. Силовики умеют прессовать, но от этого экономика региона еще дольше будет в стагнации.

Мне кажется, что сейчас есть два базовых направления для региональных властей. Первое – грамотная оптимизация расходов, и это сложная работа. Нет одного-двух простых способов. И второе – это попытки сохранить хоть какие-то зоны инвестиционной привлекательности, основанной на конкурентном преимуществе региона – это работа с бизнесом.

https://www.сайт/2016-11-10/ekonom_geograf_natalya_zubarevich_o_tom_kak_regionalnye_elity_idut_po_minnomu_polyu

«Губернаторы стали козлами отпущения»

Эконом-географ Наталья Зубаревич – о том, как региональные элиты идут «по минному полю»

Дмитрий Азаров/Коммерсантъ

Экономист-регионовед, профессор МГУ Наталья Зубаревич - один из ведущих экспертов по развитию российских территорий. В регионах ее любят и немного побаиваются. Любят за живой ум, за доскональное знание материала, за умение легко рассказывать о сложных экономических вопросах. Побаиваются за умение говорить правду, какой бы горькой она ни казалась. 19 ноября Наталья Зубаревич будет участвовать в качестве эксперта в работе «Общероссийского гражданского форума». В интервью сайт она рассказала о том, как российские регионы пытаются справиться с усиливающимся бюджетным кризисом, и объяснила, почему субъектам РФ сложно договориться для отстаивания интересов сообща.

«Рубить - дело непростое»

— Мы с вами разговариваем в тот момент, когда в регионах в самом разгаре бюджетный процесс. Денег не хватает, в этом году особенно сильно. У некоторых регионов, например у Чечни, есть политическая возможность попросить федеральный центр не уменьшать поддержку, у других регионов такой возможности нет. Какие основные рецепты сегодня применяют региональные власти для сохранения финансовой стабильности, какие у них есть стратегии, какие типичные ошибки они допускают?

— Ответить на этот вопрос непросто, потому что это «броуновское движение». Каждый выкручивается, как может, идет своим путем по «минному полю», и систематизировать это пока невозможно.

Во всяком случае, все регионы уже поняли, что сегодня привлечь инвесторов трудно, не то время. А раз вы не можете повысить поступления налогов, остается рубить расходы. Но тут тоже все очень непросто, потому что требования сверху никто не отменял. Надо и зарплату вовремя повышать в соответствии с «майскими указами», и выполнять программу переселения из ветхого и аварийного жилья, и дороги строить, за что тоже приходится отчитываться. На программы развития агросектора, инфраструктуры выделяются субсидии из федерального бюджета, и тут дураков нет: если деньги дают, то их надо взять. А взять их можно, только прибавив свои, потому что субсидии выделяются по принципу софинансирования. И бюджет региона разрывается на части, потому что нельзя профинансировать все - что-то приходится рубить.

— Что рубят?

— Логика первых двух лет бюджетного кризиса была довольно простой. В 2013 году пытались сокращать поддержку ЖКХ и расходы на национальную экономику - это, в основном, расходы на дорожное строительство, на транспорт, на сельское хозяйство. Но как только мы вступили в клинч и начали заниматься импортозамещением, федеральный центр увеличил субсидии на агросектор - и их тоже надо софинансировать, а отчетности по дорогам и жилью никто не отменял. В 2015 года наступил черед социальных расходов, ушли в минус в номинальном выражении суммарные расходы регионов на культуру - почти на 3%, около нуля был рост расходов на образование, и снова снизились расходы на ЖКХ.

Сергей Черных/РИА Новости

Но рубить - дело непростое. Например, в первом полугодии 2016 года расходы на ЖКХ снова пошли вверх. Ведь как сокращать расходы бюджетов на ЖКХ? Модернизация системы не проведена. Тепло-, водо-, электроснабжение обеспечивают почти везде локальные монополисты, как правило, по завышенным ценам. Знаю немало случаев, когда муниципалитеты оптимизировали расходы на ЖКХ «простым дедовским способом» - накапливали неплатежи. Но потом поставщик услуги сообщал, что завтра вырубит свет или газ - и приходилось платить. Поэтому, когда смотришь на динамику расходов на ЖКХ в регионах, график как зубья пилы - вверх-вниз, вверх-вниз. Вот так и оптимизируют. Назвать это рациональной оптимизацией я не могу. Что еще остается, если реформы не проведены? Повышать тариф для населения и предприятий?

Издержки шаг за шагом перекладываются на население: оно платит за все: за монополизм, за высокую стоимость услуг. Но сейчас кризис, доходы населения падают, и реакция людей на растущие суммы в квитанциях все болезненнее. «Минное поле» для властей. Поэтому на вопрос «как сегодня региональные власти выкручиваются» ответить можно так: разными способами и с неочевидным результатом.

Напомню, что в 2016 году были выборы. И социальные расходы бюджетов регионов опять начали расти: в период с января по август текущего года к январю-августу предыдущего расходы на социальную защиту населения выросли на 6%, потому что рубить пособия населению перед выборами политически опасно. Правда, регионы пытаются оптимизировать систему социальной защиты, сократить число получателей тех или иных видов помощи. Расходы на образование и здравоохранение тоже выросли, хотя и минимально - на 1-2%.

Какой будет динамика по итогам года, пока неясно. Выборы прошли, а необходимость оптимизации расходов бюджетов никуда не делась. Региональным властям нужно пройти между Сциллой и Харибдой - и расходы оптимизировать, и сохранить спокойствие населения. Куда ни кинь, всюду клин. В результате сокращают все по чуть-чуть: по шажочку, курочка по зернышку. Это и есть основной принцип.

— А расходы на содержание чиновников сокращать удается?

— Всегда внимательно смотрю на динамику расходов по статье «общегосударственные вопросы» - это расходы на бюрократию. В январе-августе 2016 года их сократили 25 регионов, хотя можно бы и побольше. В предыдущие пару лет себя любимых старались не обижать. Не везде и потихоньку сокращается управленческий аппарат и даже заработная плата чиновников. Есть регионы, где все это рубится жестко, но это единичные случаи. Например, Ненецкий автономный округ, где катастрофически сократились доходы бюджета после падения цен на нефть, а расходы при этом были раздуты. Поэтому сейчас они жестко рубят расходы, в том числе на госуправление.

Но в подавляющем большинстве регионов бюджеты не зависят от нефтегазовых доходов. Помогает и то, что НДФЛ все-таки растет (на 7% в январе-августе этого года), а НДФЛ - базовый налог для большинства регионов. Выросли и поступления налога на прибыль - на 6%. Однако трансферты регионам сократились на 14%, помощи от федеральных властей все меньше.

В общем, картина мозаичная, и я бы пока воздержалась от выделения трендов. Но один могу назвать - регионам придется выкручиваться самим, скрести по всем сусекам. В кризис возрастает значимость качества управления, адекватности и активности региональных властей.

«Регионы поняли, что это суровая история»

— Есть еще один путь быстро решить проблему дисбаланса бюджета: нарастить долг. Многие регионы занимают очень активно.

— Долг регионов и муниципалитетов чуть сократился с 2,66 триллиона рублей в январе до 2,61 триллиона в октябре. Опережающими темпами отдает долги Москва, но у нее и проблем нет, профицит бюджета такой, что никому и не снилось - 183 млрд рублей, это практически весь бюджет Свердловской области. Но 47 регионов продолжали наращивать долг, в том числе самые закредитованные Мордовия, Хакасия, Орловская, Саратовская, Астраханская области. Опять-таки нет тренда, регионы «расползаются» в разные стороны.

— Кто-то наращивает долг за счет бюджетных кредитов, а кто-то - за счет коммерческих. Чем это объясняется?

— Хороший вопрос. Кому-то подфартило, выдали больше дешевых бюджетных кредитов. Кому-то нет, приходится обращаться в коммерческие банки. Структура долга к октябрю немного улучшилась, выросла доля бюджетных кредитов. Но в конце года она всегда ухудшается, регионы опять набирают кредиты банков, чтобы расплатиться по обязательствам бюджета. Есть еще один риск. Уже заявлено, что в 2017 году объем бюджетных кредитов будет не 310 миллиардов рублей, а 100-150 миллиардов. Будут также жестче следить за тем, как эти кредиты используются. Скорее всего, регионам придется затягивать пояса все туже.

— В получении бюджетных кредитов, скорее всего, есть политическая подоплека, потому что, согласно статистике, у кавказских республик 100% бюджетных кредитов, а, например, у Курганской области 70% - коммерческие кредиты. Чем это объясняется? Разными лоббистскими возможностями?

— С одной стороны - да. Но в то же время кавказским республикам сложнее занять у коммерческих банков. У федерального бюджета есть и другие любимцы: например, Чукотка, большой долг которой почти полностью состоит из бюджетных кредитов. Процедура выдачи бюджетных кредитов непрозрачна. Есть правила: для получения дешевых бюджетных кредитов нужно сокращать численность занятых в госуправлении и расходы бюджета. Но Мордовии как давали, так и дают, она наращивает и расходы, и долг. Поэтому, конечно, лоббистская составляющая есть.

Саид Царнаев/РИА Новости

— Встречаются еще экзотические по нынешним временам способы заимствования. Например, на Ямале собираются выпускать облигационные займы для населения, то есть занимать у самих ямальцев.

— Почему нет? Регионы давно выпускают облигации, выступают как эмитенты на рынок ценных бумаг, и игроки рынка их покупают. Другое дело, что этот облигационный заем именно для населения мне сильно напоминает сталинские займы. Вопрос в том, будет ли покупка этого займа добровольной? Или она будет, как в сталинские времена, добровольно-принудительной? Как обычно, дьявол в деталях.

— Учитывая, сколько сотрудников нефтегазовых компаний там живет, насколько они зависимы от начальства…

— Да, зависимость огромная. Это действительно моноэкономика: нефтегазовый сектор и бюджетники с небольшой добавкой сектора рыночных услуг. Будет ли этот заем дополнительным бременем для бюджетников и сотрудников нефтегазовых компаний? Посмотрим.

— Если говорить о регионах Северного Кавказа, чем закончится эта дискуссия о сокращении поддержки?

— В первом полугодии 2016 года Чечне добавили бюджетных трансфертов на 14%. Правда, Ингушетии добавили более 20%, так что Чечня не является чемпионом. Суммарно всем регионам трансферты уменьшили на 12%. По данным за восемь месяцев трансферты Чечне выросли только на 1% к тому же периоду прошлого года, а в целом по регионам они сократились на 14%. Это означает, что в первом полугодии Чечне просто раньше выделили трансферты, а по итогам 2016 года она, скорее всего, получит примерно столько же, сколько было в прошлом году. Но все регионы получат существенно меньше, чем в прошлом году. Сейчас идет соревнование не «кому больше дали», а «кому меньше сократили».

«Майские указы - хорошая идея, но нечестная по исполнению»

— «Майские указы» стали тяжелым бременем для бюджета регионов. В 2018 году закончится очередной президентский срок Владимира Путина и настанет время подводить итоги выполнения этих указов, которые были реализацией его предвыборных обещаний. Скажите: от указов больше вреда или блага?

— Сложный вопрос. С точки зрения базовой цели - подтянуть заработную плату занятых в отраслях бюджетного сектора, - указы, конечно, благо. Идея сама по себе замечательная. Но есть первая закавыка: как это соотносится с повышением производительности труда? Просто раздача денег, в данном случае - нефтяной ренты, без повышения производительности труда - это неправильно.

Второе: идея была плохо просчитана, потому что в экономике, как говорится, «по одежке протягивай ножки»: если перестали расти доходы, то неоткуда взять деньги на дополнительные расходы.

Третий момент: хорошо быть белым и пушистым за чужой счет. По данным Центра развития Высшей школы экономики, расходы на «майские указы» на 70-80% легли на бюджеты регионов и только 20-30% в виде трансфертов добавил федеральный бюджет. Судя по тому, как с 2013 года регионы начали наращивать заимствования, тяжесть указов была неподъемной.

Дмитрий Астахов/РИА Новости

Четвертый момент: цель ведь была не только повысить зарплату, помимо пряника был и кнут. Расходы на «социалку» резко выросли за годы нефтяной ренты, их нужно было оптимизировать. Федеральной власти это делать не с руки, она же «белая и пушистая». Регионам пришлось повышать зарплаты, а если финансовых ресурсов недостаточно, то нужно было оптимизировать количество учреждений и численность занятых в отраслях социальной сферы. Действительно, «социалку» раздули в период нулевых, с этим никто не спорит. Но получилось, что «крайними» оказались регионы, а политические бонусы за повышение зарплаты получает федеральный центр. Это главное, что мне не нравится в этой конструкции. Она, может быть, хорошая по идее, но нечестная по исполнению. Кроме того, эта конструкция нарушает Бюджетный кодекс РФ, где четко прописано, что любые дополнительные обязательства, наложенные на тот или иной уровень власти, должны сопровождаться выделением источников финансирования этих обязательств.

И последнее, пятое: в условиях ухудшающейся экономической динамики зарплатные указы были ошибкой. С 2013 года экономика затормозилась, у бюджетов не было финансовых ресурсов, чтобы выполнять указы, а в 2015 году начался спад. Самым разумным в этих условиях была бы корректировка майских указов, возможность отложить их выполнение на несколько лет. Об этом говорил Алексей Кудрин, я с ним полностью согласна. Если принято решение, создающие риски дестабилизации бюджетной системы, его нужно отменить или хотя бы отложить. Но было сказано, что президентские указы к следующим президентским выборам должны быть выполнены. Мне кажется, что нежелание признать ошибки обусловлено доминированием политических целей над экономическими, а это опасно.

«Будут мучительно соображать, кого тронуть первым»

— Если заглядывать за президентские выборы 2018 года, как вам кажется, на какие шаги придется идти власти, чтобы улучшить бюджетную ситуацию?

— Я думаю, пойдут по пути увеличения фискального бремени. Прежде всего можно ожидать отказа от плоской шкалы налогообложения и переход к прогрессивной шкале НДФЛ. Второе - решения по повышению пенсионного возраста. С большой вероятностью будут ограничивать выплату пенсий работающим пенсионерам. Вряд их лишат пенсии - слишком много пенсионеров работает, это большая электоральная группа. Скорее отменят индексацию, чтобы сократить расходы бюджета.

Изменятся правила игры в социальной сфере. В здравоохранении и образовании они уже происходят, все больше услуг становятся платными. Этот процесс будет продолжаться.

В соцзащите начался тяжелейший переход от помощи по категориальному принципу к адресной поддержке. Категории - это «заслуженные» люди (ветераны труда, чернобыльцы) или группы с проблемами здоровья (инвалиды), им выделяется помощь вне зависимости от доходов. Необходимо переходить на принцип адресной поддержки, прежде всего малоимущих, но для этого потребуется улучшать систему учета доходов населения. Пока же преобладают попытки сократить количество получателей помощи. Судя по изменениям региональных законов, оптимизация пособий сильнее затронет семьи с детьми, а не пенсионеров. Пособия на ребенка, которые получают малообеспеченные семьи, очень низкие и почти не индексируются. Возможно закрытие программы материнского капитала.

Алексей Мальгавко/РИА Новости

Пожилых людей тоже могут ждать неприятные сюрпризы: в 2017 году будет снижен прожиточный минимум пенсионеров. Статистические игры всегда направлены на оптимизацию расходов бюджета. Например, «зарплатные» указы стало легче выполнять после того, как в декабре 2015 года была изменена методика расчета средней заработной платы в регионах, в результате ее уровень снизился на 13%. Даже небольшое снижение прожиточного минимума пенсионера позволит сократить доплаты до прожиточного минимума, которые обязаны финансировать региональные бюджеты и, в меньшей степени, федеральный. Таких ухищрений много.

Ни у одного профессора не хватит мозгов предсказать все ухищрения российской бюрократии, пытающейся оптимизировать расходы и повысить доходы бюджетов. Креатив фонтанирует, не успеваем уворачиваться. И этот процесс будет продолжаться. Диагностика этого кризиса простая - издержки ложатся на население.

«Цель каждого региона - перетянуть одеяло на себя»

— В Государственной думе половину состава сейчас занимают одномандатники. Можно ли ожидать, что это усилит лоббистские возможности регионов? Сможет ли новая дума, например, поставить вопрос об изменении принципов бюджетной политики?

— Я не политолог. На уровне здравого смысла могу сказать, что в российской политической атмосфере никакие одномандатники, кроме чеченских, не могут громко высказаться. И объединиться для отстаивания интересов всех регионов также не смогут. Горизонтального взаимодействия нет, каждый сам за себя. Подковерные лоббистские практики останутся доминирующими. Чтобы ситуация изменилась, должна появиться возможность отстаивать общие для регионов цели. Сегодня этого нет, у каждого региона главная цель - перетянуть одеяло на себя. Так что иллюзий насчет депутатов у меня нет. Одномандатники как институт - это лучше, чем партийные списки. Наверное, в следующих электоральных циклах они активизируются, но не сейчас.

— Если их не отменят…

— Все может быть. Пока же Госдума - это не то место, где регионы решают свои проблемы, но все равно это лучше, чем было прежде.

— Уральскую экономику пока спасает гособоронзаказ. В Свердловской области за девять месяцев зафиксировано 7% роста индекса промышленного производства, но в основном этот рост обеспечен выполнением оборонного заказа.

— Свердловская область не одна такая, Брянская область растет двузначными темпами, Тульская область - под 10%.

У федерального бюджета в прошлом году был дефицит в два триллиона рублей, а в этом году будет еще больше. Вопрос в том, сколько времени еще гособоронзаказ будут финансировать в таких же объемах.

— Я хотел вас об этом спросить.

— В 2015 году расходы федерального бюджета на национальную оборону выросли на 28%. Трансферты Пенсионному фонду - на 31%. Это главные причины двухтриллионного дефицита. Мне показалось, что власть достаточно разумна и понимает риски, поэтому 2016 год станет годом хоть какого-то сокращения оборонных расходов. Но я ошиблась. В октябре было принято решение, что расходы на оборону увеличатся до конца года еще на 600 миллиардов. В результате доля расходов на нацоборону достигнет 22%. В 2015 году суммарные расходы на национальную оборону (20% всех расходов) и на национальную безопасность (13%) составили треть расходов федерального бюджета. Бюджет военного времени. Вопрос в том, когда этот тренд развернется обратно. В 2017 году запланировано небольшое сокращение расходов. Оно неравномерно «размажется» по предприятиям и организациям оборонного комплекса: кому-то урежут больше, кому-то меньше. Мне кажется, что «Уралвагонзаводу» порежут не так сильно, это своего рода символ нашей оборонки. Но все равно порежут. Ведь основные деньги идут не на армию, а именно на гособоронзаказ.

Алексей Никольский/РИА Новости

Власти постараются сделать этот процесс медленным, но делать это все равно придется. Ситуация небезнадежная: расходы на нацбезопасность начали сокращать уже в 2015 году. Какие-то адекватные решения все-таки принимаются, но чудовищно медленно.

Власти откладывают необходимые решения по оптимизации расходов. Ресурсы пока есть. Видимо, пока кирпичом по голове не стукнет, будем жить по инерции.

«Ты не можешь не нарушать, управляя регионом»

— Я недавно видел ваше выступление в Вологодской области. Вы говорили о том, что в регионах, где нет ярко выраженных конкурентных преимуществ, особенно важна роль профессионализма управленцев. В то же время: а где их взять, этих управленцев? Качество региональных элит снижается. Не знаю, читали ли вы интересную статью в последнем «Ъ-Власть»? Там констатируется факт, который уже давно понятен в регионах: губернаторское кресло стало далеко не конфеткой.

— Это правда, жизнь как на минном поле. Ощущение власти пока греет, но прежней защищенности нет. Непонятно, кто из губернаторов следующим попадёт под раздачу. «Скелеты в шкафу» есть у всех, невозможно управлять регионом, не нарушая противоречивых законов. Губернаторы поняли, что они становятся козлами отпущения.

— Тем более тебе нужно быть и популярным среди населения, и отчитываться перед начальником.

— И иметь при этом финансовые ресурсы для того, чтобы все это делать.

— Где тогда в этих условиях брать кадры для формирования губернаторского корпуса?

— Ну, чувство кайфа от власти никто не отменял, поэтому кадры найдутся. Вопрос не в количестве, а в качестве. Качество рухнуло уже в «нулевые», в период назначений, потому что на эти посты пришло много людей, попросту не способных управлять. Дополнительные риски несет вторая волна прихода силовиков в губернаторы. Первый раз это было в «нулевых», и тогда ни один регион под руководством представителя армии или ФСБ не показал нормального управления и развития. Для управления регионом нужны другие навыки. Силовики умеют прессовать, но от этого экономика региона еще дольше будет в стагнации. Это надо понимать.

Евгений Зиничев не проработал губернатором Калининградской области и 100 дней. Не все силовики так быстро понимают, что руководить регионом - это слишком тяжелоИгорь Зарембо

Качество управления в регионах очень разное. Есть регионы, где попытки что-то делать сохранились. Но их становится все меньше, потому что на регионы тяжелой бетонной плитой давит плохой инвестиционный климат всей страны и существующая система отношений «центр-регионы». Это вертикаль, команды которой нужно выполнять. Нужно учитывать и экономическую конъюнктуру: в период кризиса и стагнации КПД даже профессиональных команд и их навыки играют меньшую роль. Тяжелее вытаскивать себя за уши из болота. Но классическую лягушку в крынке с молоком никто не отменял - лапками все равно надо сучить.

Мне кажется, что сейчас есть два базовых направления для региональных властей. Первое - грамотная оптимизация расходов, и это сложная работа. Нет одного-двух простых способов. И второе - это попытки сохранить хоть какие-то зоны инвестиционной привлекательности, основанной на конкурентном преимуществе региона - это работа с бизнесом.

— Есть регионы, которым более или менее удается даже сегодня?

— У Тюменской области до сих пор все очень неплохо, но у них в бюджете есть соответствующий задел, ресурсов больше, чем у большинства регионов. У области аккуратная бюджетная политика и правильная инвестполитика, хорошо используются конкурентные преимущества своего положения рядом с нефтегазодобывающими автономными округами.

Калужская область очень много сделала в 2000-х, там хорошая управленческая команда. Но все, что они смогли сделать, уже сделали, а новых горизонтов не просматривается. Пыталась привлечь инвесторов Ульяновская область, что-то получилось, что-то нет.

— А Татарстан?

— У Татарстана получается многое. Во-первых, есть финансовые ресурсы, немалая налоговая база. В Татарстане сохранилась последняя крупная региональная нефтяная компания. Благодаря льготам по налогу на добычу полезных ископаемых у нефтяников больше налог на прибыль, который в основном идет в региональный бюджет. Кроме того, в Татарстане еще со времен Минтимера Шаймиева четко выстроенная система управления. Да, есть кланы, есть коррупция. Но система управления более эффективна. Кроме того, в Татарстане пытаются диверсифицировать направления развития. И последнее (а по значимости, возможно, первое) - особые отношения с федеральным центром. При подготовке к тысячелетию Казани, Универсиаде-2013 республика получала значительную помощь из федерального бюджета. Я с большим уважением отношусь к тому, что они делают, однако понимаю, что это делается и благодаря особым условиям.

«Мегапроекты - это наша беда»

— Я знаю, что вы без энтузиазма относитесь к особой экономической зоне «Титановая долина» в Свердловской области. Вы скептически относитесь именно к «Титановой долине» или вообще к особым экономическим зонам?

— Особые экономические зоны - нормальный инструмент, если они помогают снижать издержки. Я бы всю Россию сделала особой экономической зоной, потому что издержки у нас запредельные - но кто ж позволит? Но зоны эти должны быть иными. Успешных в стране две. «Алабуга» в Татарстане - это зона в регионе, который заточен на развитие и привлечение инвестора. Поэтому зона работает в общем тренде и добавляет преимущество. Вторая успешная особая экономическая зона - в Липецкой области, там такого драйва, как в Татарстане, нет, но зона неплохая. Все остальные во многом оказались фикцией. Потому что, во-первых, они крошечные, а ведь агломерационный эффект никто не отменял. В результате те деньги, которые бюджет давал на их развитие, не оправдались в расчете на единицу производимой продукции.

Не имею ничего против особых экономических зон, а также территорий опережающего роста. Любые инструменты, стимулирующие развитие, - хорошее дело. Я против того, чтобы в этих территориях назначались специализации, чтобы туда привлекались инвесторы под назначенную бюрократами - или даже учеными! - специализацию. Всегда должен выбирать бизнес, потому что он рискует своими деньгами.

— Что касается разного рода мегапроектов…

— Это наша беда.

— У нас был такой «Урал промышленный - Урал полярный».

— Сколько я его критиковала у вас же в Екатеринбурге на бесконечных конференциях! Мой прогноз оправдался, этот проект не будет реализован.

— Сейчас арестован руководитель АО «Корпорация развития», которая занималась этим проектом.

— Что я тут могу сказать? Примерно то же самое я говорила про госкорпорацию «Курорты Северного Кавказа». То, что построил Дмитрий Пумпянский в Домбае, - это уже есть без всякой госкорпорации. А то, что построит Чечня, будет стоять памятником эпохи, дожидаясь туристов. В горнолыжном курорте Дагестана не будет снега. Жизнеспособными оказались только старые советские курорты, которые были в лучших местах: Приэльбрусье, Домбай, они развивались органически. Не задавливайте местный бизнес, и он постепенно вырастет и станет более современным. Органический рост снизу - он самый правильный. Но нет, мы будем делать что-нибудь глобальное!..

«Мегапроекты - это наша беда»Яромир Романов/сайт

— Ну, «УП - УП» - другое, железную дорогу-то никакой частный бизнес не построит.

— Этот проект был мертворожденным изначально. В нем не было никакого экономического смысла. Он был пролоббирован некоторым уральскими бизнесменами, которые пришли в «Единую Россию». А она готова верить и в живую воду Петрика, и в «Урал промышленный - Урал полярный».

— Что касается не инфраструктурных проектов, а, например, таких как Чемпионат мира по футболу?..

— Без комментариев. Меня убьют все мужчины России, и женщины-болельщицы тоже убьют. Стадион - это не экономика, стадион - это «хлеба и зрелищ». Экономическую отдачу дают инвестиции в рекреацию, когда люди отдыхают, занимаются спортом и тратят свои деньги. Заставить стадион работать семь дней в неделю 365 дней в году невозможно. В большинстве случаев крупные спортивные сооружения убыточны. Если региону везет, расходы на содержание этих сооружений ложатся на федеральный бюджет. Кстати, Татарстан после Универсиады оставил себе все гостиницы, кампус пошел под университет, а убыточный стадион повесили на федеральный бюджет. Уже в Сочи этот номер не прошел, как ни пытались власти Краснодарского края.

Большие игрища - это времена Римской империи. Гораздо большую отдачу дают менее капиталоемкие сооружения, позволяющие использовать их в ежедневном режиме для живущего вокруг населения. В развитых странах больших стадионов уже особо не строят, потребности изменились. А когда проводят большие соревнования, используют уже имеющиеся объекты, поэтому издержки минимальны. Или отказываются от больших соревнований, чтобы не тратить деньги неэффективно. А мы уподобляемся Бразилии. Понятно, что это стадия развития страны. В России пока невозможна беспонтовая экономика, потому что слишком много понтов во власти. Все взаимосвязано.

Конференции 2017 г.

1. Выездная стратегическая сессия Минэкономразвития "Подготовка стратегии пространственного развития РФ". Пленарный доклад "Региональное развитие: инерция и изменение. Роль конкурентных преимуществ и региональной политики". Суздаль, 20 янв. 2017.
2. Сочинский экономический форум. Выступление на круглом столе "Стратегия развития Краснодарского края". Сочи, 28 фев. 2017.
3. XV межд. эконом. конфенция "Западная Сибирь: регион, экономика, инвестиции". Фонд Фридриха Науманна. Доклад "Социально-экономическое развитие регионов России: виден ли выход из кризиса?" Барнаул, 6 мар. 2017.
4. Межд. конференция "Comparative Analysis of Social Issues and Economic Institutions". Доклад "Regional Development and Inequality in Russia: Factors and Trends". Институт экономических исследований ун-та Киото. Япония, Киото, 8-9 марта 2017.
5. XVIII Апрельская международная конференция ГУ-ВШЭ. Руководитель секции "Региональное развитие". Модератор сессии "Доходы и потребление, социальная инфраструктура". Москва, 11-12 апр. 2017.
6. IX Форум будущего "Постоянство в изменении". Выступление в дискуссии. Фонд Конрада Аденауэра. ФРГ, Саксония, 8-9 июня 2017.
7. Восточный экономический форум. Выступление на сессиях: "Борьба с социальным неравенством и поляризацией общества в странах АТР" и "Дальневосточники: демографическое развитие, новое качество жизни, новые возможности". Владивосток, 6 сен. 2017.
8. Московский финансовый форум. Сессия "Инклюзивный экономический рост и социальная политика будущего". Доклад "Социально-экономическое неравенство в крупных постсоветских странах: факторы и динамика". Москва, 8 сен. 2017
9. Братский экономический форум. Пленарный доклад "Социально-экономическое развитие регионов и городов России. Иркутская область и Братск на фоне страны". Братск, 15 сен. 2017
10. Школа-семинар молодых ученых РГО. Доклад "Как измерить региональное развитие? Методы, данные и результаты ддля России". С-Пб., 21 окт. 2017.
11. Минский экономический форум (KEF-2017). Дискуссионная панель "Кто найдет Россию (на ее пути к устойчивому росту)?". Минск, 2 ноя. 2017.
12. Международная конф. "The Vienna Prosess 2017: In research of new balanced relationship". Сессия "Business climate in Russian regions". Доклад "The main drivers and dynamics of Russian regions development: does business climat matter?". The Intenational Center for Advanced and Comparaive EU-Russia/NIS Research. Вена, 4-5 дек. 2017
13. XVII Международная научная конференция «Модернизация России: приоритеты, проблемы, решения». Институт научной информации по общественным наукам Российской академии наук (ИНИОН РАН), Российский экономический университет имени Г.В. Плеханова, Вольное экономическое общество России. Доклад "Социально-экономическое и инновационно-технологическое развитие Русского Севера, Сибири и Дальнего Востока, Республики Крым". Москва, 14-15 дек. 2017.

Февраль 2015 - 2-й Тюменский инвестиционный форум "Инвестиции. Индустриа-лизация. Регионы. Логика прорыва", г. Тюмень. Панельная дискуссия. Выступление на пленарной сессии. Доклад: Возможности и барьеры развития Тюменской области в меняющихся условиях. (Организатор - Администрация Тюменской области).

Февраль 2015 - Красноярский экономический форум -2015. Пленарное заседание "Кризис или время возможностей: внутри-российская повестка экономического развития", г. Красноярск. Выступление на пленарной сессии. Доклад: Возможности и барьеры развития регионов.

Февраль 2015 - Красноярский экономический форум-2015. Сессия "Мегаполисы Востока России", г. Красноярск. Доклад: Крупные города востока России: потенциал развития агломераций. (Организатор - Администрация Красноярского края).

Апрель 2015 - XXVI Апрельская международная научная конференция "Модерниза-ция экономики и общества", г. Москва. (Организатор - НИУ ВШЭ).

Пленарная дискуссия "Приоритеты социальной политики". Выступление на пленарной сессии. Доклад: Кризис в регионах: социальная проекция.

Круглый стол B-05. Российская экономика: диагностика проблем. Доклад: Региональная проекция кризиса. (Организатор - НИУ ВШЭ, АНЦЭА).

Публичная лекция. Доклад: Социально-экономическое развитие регионов и региональная политика.

Апрель 2015 - Конференция Пермского Политехнического университета "Современный город: общество, власть, управление". Пленарный доклад: Крупнейшие города России: развитие и конкуренция. (Организатор - Пермский политехнический университет).

Апрель 2015 - Center for EU Enlargement Studies (CENS) Европейского университета "Russia in global politics – driving values and interests, Венгрия, Будапешт. Доклад: New Crisis: Factors, Trends,Regional Perspective. (Организатор - Center for EU Enlargement
Studies (CENS)).

Май 2015 - II Симпозиум имени Т. И. Заславской «Социальные вызовы экономическому развитию». Пленарная дискуссия "Социально-экономическое развитие западных территорий России", г. Калининград. Доклад: Социально-экономическая динамика развития российских регионов: Калининградская область на фоне страны. (Организатор - РАНХиГС).

Май 2015 - Международный семинар "Восточный вектор России: шанс для зеленой экономики в природно-ресурсных регионах", Иркутская область. Доклад: Социально-экономическое развитие восточных регионов России. (Организатор - Институт географии СО РАН, Фонд Эберта).

Октябрь 2015 - Международный инвестиционный форум Сочи-2015, г. Сочи. (Организатор - Администрация Краснодарского края).

Сессия "Бюджетная ситуация в регионах в условиях экономического сжатия: риски, возможности и перспективы". Доклад: Бюджеты регионов и региональная политика: возможности и риски.

Сессия "Драйверы развития убывающих городов на примере моногородов". Выступление: Моногорода: диагностика проблем и выбор инструментов поддержки.

Октябрь 2015 - Московский урбанистический форум 2015. Панельная дискуссия "Города и территории России: новые вызовы - новые ответы", г. Москва. Доклад: Развитие крупных городов России: возможности и кризисные риски. (Организатор - Правительство Москвы).

Октябрь 2015 - Семинар Russian Institute "The State Of Russia: What comes next"?, Великобритания, Лондон. Доклад: Russian regions development prospects. (Организатор - Russian Institute, Kings College London).

Ноябрь 2015 - Конференция Высшей Школы экономики и менеджмента УрФУ и журнала Эксперт-Урал "Российские регионы в фокусе перемен", г. Екатеринбург. Пленарный доклад: Территориальное развитие и региональная политика: регионы и города. (Организатор - Высшая Школа экономики и менеджмента УрФУ и журнал Эксперт-Урал).

Ноябрь 2015 - NUPI&NORRUSS Program, Research Council of Norway " Today’s Russia – and where to next", Норвегия, Осло. Доклад: Russia’s regions: crisis trends and prospects . (Организатор - NUPI&NORRUSS Program, Research Council of Norway).

Ноябрь 2015 - Конференция Новой экономической ассоциации (НЭА) "Стратегия экономического развития и будущее российской экономики", г. Москва. Доклад: Стратегия пространст-венного развития после кризиса: от "больших проектов" к институци-ональной модернизации. (Организатор - Новая экономическая ассоциация (НЭА)).

Ноябрь 2015 - "Мозаика городских пространств: экономические, социальные, культурные и экологические процессы", г. Москва. Пленарный доклад: Социально-экономическое развитие больших городов России в 2010-х годах. (Организатор - Географический факультет МГУ, Русское географическое общество).

17 ноября 2016 года Наталья Зубаревич, директор региональной программы Независимого инстиута социальной политики, стала лауреатом ежегодной премии Гайдара в номинации «экономика». Мы поздравляем уникального эксперта с заслуженной наградой и представляем вниманию читателей ее лекцию - о том, как устроен современный кризис в России, прочитанную в Университете «Новой газеты».

— Лекция называется «Как выживают российские регионы в кризис», а подзаголовок я ей дала такой: «Федерализм и разнообразие все-таки есть». Если понимать под «федерализмом» большое разнообразие практик, институтов, и даже тенденций развития, то он у нас, действительно, есть. Поэтому есть плохая новость — кризис. И есть хорошая новость — регионы выживают очень по-разному, и есть те, которые вполне себя хорошо чувствуют до сих пор.

Прежде чем говорить о новом, текущем кризисе, неплохо было бы вписать его в контекст. Первый кризис был у нас тяжелейший, фатально глубокий и долгий. Это был переход от плана к рынку. Он начался в самом конце советского периода, падать мы начали активно с 1992 года и, чтоб было понятно, что такое кризис по-настоящему, — просто цифры падения за 1991 и 1995 годы: промышленное производство упало более чем в два раза, осталось 48%, доходы населения на самом дне, осталось примерно 45% от того, что было в советское время. При этом уровень безработицы был не чудовищный — 9,5%, потому что «заменой» безработицы были невыплаты заработной платы.

Контекст нынешнего кризиса

Этот первый кризис — мы его называем трансформационный — наш собственный, внутренний, мы его создали путем перехода от одного политического и экономического режима к другому .

Что произошло тогда? Экономически наиболее болезненным этот кризис был для регионов с развитой обрабатывающей промышленностью — особенно, машиностроительной и текстильной. Они посыпались очень сильно. Осталось во многих треть, а то и менее 30 % производства.

Вторая группа ушибленных максимально — это слаборазвитые республики. Промышленность там при первом же испытании кризисом посыпалась — осталось 25-30 % от того, что было в советское время.

И третья группа очень интересная — это города федерального значения. Там тоже осталось меньше 30 % промышленности, но это было нормальное переформатирование от индустриального типа развития, через удар, через падение, к постепенному переходу в постиндустриальное, что свойственно для очень больших городов.

Кто этот первый кризис заметил слабее? Если мы говорим об экономических показателях, то ситуация была гораздо мягче в нефтегазовых регионах. Потом, через два-три года, к ним потихонечку подобрались металлурги, которые в советское время работали на рынок страны, а где-то к 1995 году уже вполне освоились на глобальном рынке, благо у нас были дешевы и сырье, и рабочая сила, и экологические платежи — минимальны. Российская металлургия рванула на глобальный рынок.

Вот это первый кризис. Он начал переходить в стагнацию в 1996 году, и тут, буквально через 2 года, нас ударил второй кризис — финансовый . Этот финансовый кризис наведенный, прежде всего, он азиатский — он потом пошел по миру. А во-вторых, мы этот кризис углубили своими руками, набрав долгов и пойдя на тяжелейший дефолт. Это сочетание привело к тому, что упали, прежде всего, доходы населения, упали они от девальвации, потому что рубль рухнул в шесть раз, доходы населения упали на четверть.

Промышленность сильно не падала. Сразу после кризиса она начала расти. Это не был промышленный кризис, он был глобальный, он был короткий, по схеме «упал-отжался». И в этот кризис мы получили самый высокий прирост безработицы, она доходила до 13 % — это много для Российский Федерации.

Кто пострадал в этот второй глобальный кризис, усугубленный своими безумными совершенно бюджетными действиями? Москва. Полетели банки, многие люди потеряли работу, те, кто уже был в сервисах рыночных. Но буквально в середине 1999 года уже все начало отстраиваться. Периферия этот кризис заметила только по ценникам, в общем, ничего страшного не происходило.

Третий кризис — это кризис всем известный конца 2008 и 2009 годов. Он опять глобальный, но нас задело . Он начался с жилищных рынков в Штатах и распространился по миру. Это был серьезный банковский кризис, а потом он уже перешел в экономический . Но нас задело специфически.

Что в этот кризис падало? Поскольку во всем мире ухудшилась конъюнктура, то есть, снизился спрос, это сильно стукнуло по российской промышленности. Потому что очень большую долю нашей промышленности занимают экспортные отрасли. И вот, во-первых, падала очень, но коротко нефть — где-то до 40 с небольшим долларов за баррель, где-то с 80. Очень плохая конъюнктура была в металлургии, продавать было тяжело. И поэтому в результате кризиса в 2009 году промышленность просела на 11% — это много. А чтобы вас испугать совсем, могу сказать, что по декабрю 2014 года, когда кризис уже начал активно разворачиваться, в некоторых металлургический регионах спад был минус 35 — минус 40%. Останавливали домны, закрыли, наконец, допотопные мартены. В металлургии этот кризис был тяжелейший, в нефтегазе — гораздо легче.

Вторым этапом, как всегда бывает, больное российское машиностроение присоединилось, и машиностроительные регионы также показывали довольно приличный рост безработицы, хотя в целом среднегодовая безработица в 2009 году была 8 с небольшим процентов, на пике - 9%. Ну, на фоне 13% в прошлый кризис в 1998 году этот мягче.

Этот кризис — кого он задел? Первое, я уже сказала, металлургические регионы, второе — машиностроительные регионы. Очень сильный спад спроса. Кто пролетел этот кризис как фанера над Парижем? Элементарно, два типа территорий, расположенных в разных местах, но имеющих общее свойство — относительно высоко дотационные. Республики Северного Кавказа — ничего страшного, потому что они живут, в основном, трансфертами. А трансферты регионам в этот период выросли на треть. То есть, федеральный бюджет имел денежный запас, мешок, и помогал бизнесу, банкам, крупным компаниям и регионам. В это же время были подняты пенсии, что вообще удивительно в кризис, но это было сделано. В результате, падения доходов населения практически не было, по доходам этот кризис население не заметило, по безработице умеренно заметило. Помимо слаборазвитых республик значительно лучше себя чувствует Дальний Восток, у которого тоже повышенная дотационность, плюс в это время шла подготовка к саммиту АТЭС. Строилась труба на Восток, и, в общем, по всем показателям Дальний Восток выглядел гораздо лучше страны.

Этот кризис тоже был по схеме «упал-отжался», но не такой сверхскоростной, как кризис 1998 года. Потому что падать мы начали поздней осенью 2008, а, в общем, восстановление, или, как это в экономике называется, рекавери, произошло уже к 2012 году.

Чем отличается кризис, в котором мы живем сейчас, от всех предыдущих? Первое, он не имеет по своему генезису никакой связи с глобальными кризисами. Он наш внутренний. Этот кризис остановки старой модели роста — она больше не работает. Она не работает по многим причинам, одна из них — запретительно высокие неопределенности, издержки для бизнеса, который просто перестал вкладываться, несмотря на еще тогда высокие цены на нефть. Второе, этот кризис начался не с традиционного спада, он начался со стагнации, экономика перестала фактически расти где-то с 2013 года, инвестиции с 2013 года — практически ноль, промышленное производство — ноль, каждый последующий год ситуация становилась хуже. Если мы берем общие показатели по 2015 году, то все очень терпимо, промышленный спад всего лишь 3,5% — на фоне предыдущих кризисов — детский сад. Безработица остается на минимальном уровне — 5,5-5,8%. Это нормально, это когда фактически идет перемещение рабочей силы с одного места на другое. Нет у нас по факту заметного роста безработицы. Но в этот кризис начинали реально падать доходы населения. 2016 год не завершен еще, за 2 года я сказать не могу, но за 2015 год — минус 5%. Думаю, за 2 года, будет минус 10%. Мы все равно уходим по доходам где-то на уровень конца нулевых. Это не смертельно. Пока еще это не смертельно.

Кто и как проходит кризис? Если брать отраслевую специфику и географическую специфику, то, когда началась острая фаза спада, все было более или менее понятно. Первыми посыпались автомобильные регионы — спрос резко сжался. А следом за ними регионы, которые производят вагоны — спрос резко сжался. Потом в целом машиностроительные регионы, но не все.

Другой стороной этого кризиса были те регионы, где до сих пор промышленность чувствует себя хорошо. Это три типа. Первый — регионы, которым подфартило с антисанкциями . Все регионы со специализацией на пищевой промышленности умеренно, но растут, рынок освободился, население дорогое покупать не может, поэтому на свободном рынке российские производители и цены подняли, и потихоньку наращивают объем производства. Вторая группа регионов — новый нефтегаз . Инвестировали в Восточную Сибирь, долго инвестировали в Сахалин, Ямало-Ненецкий округ, и там продолжала расти добыча, регионы давали положительную динамику промышленного производства. И третья группа регионов — впервые за постсоветский период — это регионы военно-промышленного комплекса . У них рост продолжается два года подряд — и 2014, и 2015 и 2016 они продолжают (не все уже) расти. Эти регионы имеют больше заказы, обусловленные значительным ростом бюджетного финансирования. И должна сказать, что экспорт российских вооружений тоже начал расти.

Специфика нынешнего кризиса. Тезисы Н. Зубаревич

В чем специфика этого кризиса на фоне всех предыдущих? Еще раз — он начался как внутренний и в течение 2013 и до середины 2014 года он шел как внутренний, и только со второй половины 2014 года к нему добавились внешние факторы. Это, в первую голову, конечно, падение цен на нефть. Это бьет, прежде всего, по федеральному бюджету. Для региональных бюджетов это не так важно, они этих доходов особо не получают. Уверяю вас, что даже для нефтегазовых компаний это не так важно, потому что, чем выше цены на нефть, тем большую долю в виде ренты отнимает государство. И многим компаниям без разницы, нефть стоит 35-40 долларов за баррель, или 100-110, потому что дельта уходит в карман государства, уходит в бюджет.

Соответственно, этот кризис был усугублен внешними факторами, первый из которых нефть, а второй — это Крым, это санкции . Но санкции работали довольно коротко, в основном, это осень и декабрь 2014 года, когда закредитованный российский бизнес не смог собрать денег на то, чтобы платить по кредитам, это была большая проблема, потому что занять на Западе дешево уже не получалось. Обвалился двукратно рубль, и это еще добавило удорожание, потому что мы — страна, которая живет на импорте. Вот такой кризис. В чем его специфика еще раз: внутренние факторы — это база, потом добавилось кирпичей внешних.

Вторая специфика этого кризиса — он медленный, он очень вязкий. Третья его специфика —

Следующее — что в этом кризисе специфично. Начну с чего «не» — этот кризис не промышленный по своей природе, спад маленький и небольшое число регионов относительно им затронуто. Второе — это не кризис занятости, все идет по-другому, по российской модели рынка труда, через зарплатные сокращения, но не через увеличение безработицы.

У этого кризиса три болевые точки .

• Точка первая — бюджеты . Сначала это были бюджеты регионов, на которых очень медленно стали расти доходы, потом в 2015 году добавился федеральный бюджет — это уже чистое следствие падения цен на нефть. И сейчас мы наблюдаем для региональных бюджетов четвертый год подряд острых проблем, для федерального — второй.
• Вторая группа проблем — это инвестиции . Они падают в нарастающем темпе с 2013 года, и света в конце тоннеля пока не видно, падение продолжается. Бизнес не инвестирует, он сжимает свои инвестиции.
• И третья острая болячка — это доходы населения . Их стагнация началась до Крыма. Первые уже такие помесячные результаты в ноль уже были в январе 2014 года. Экономика перестала расти во всех направлениях. Вот эти три проблемы — самые главные для России.

Если прошлый кризис был залит бюджетными деньгами, то в этот кризис у нас ничего похожего нет. В 2009 году трансферты субъектам были увеличены на треть, их доля достигла 27% всех доходов от бюджетов регионов. За последние годы никаких увеличений трансфертов нет: «Ребята — сами. Адаптируйтесь».

А если мы возьмем 8 месяцев 2016 года, то по ним трансферты регионам сократились на 14% в номинальном выражении. В ситуации очень жесткой для регионов. При том, что доходы растут очень медленно, а расходные обязательства регионов довольно существенно выросли.

Прежде чем говорить про бюджеты, я хочу сказать, к чему мы пришли в этой нефтегазовой жизни.

У нас были очень большие рентные доходы федерального бюджета, и он мог их перераспределять: слабым — побольше, средним — по среднему. В результате мы выравнивали бюджетную обеспеченность — это душевая бюджетная обеспеченность рублей на человека — почти одинаково для подавляющего большинства регионов, за исключением семи богатых регионов, у которых и отнять нельзя. Ну, сейчас пытаются — один процентный пункт налога на прибыль, но все равно много отнять нельзя. По закону это их налоги. Это кончено, Москва, это Санкт-Петербург и четыре богатейших нефтегазовых региона: ХМАО, Ямал, Сахалин и Ненецкий округ. Ненецкий уже в прошлом, у него сейчас сыпятся доходы, у Сахалина начали сыпаться тоже, потому что эти два региона — только они два — имеют какой-то кусок нефтяной ренты, сейчас эта рента сжалась, их доходы тоже сжимаются. И наконец, еще один регион — Тюменская область, — который имеет свою ренту с автономных округов, перепадает часть, и не маленькая, налога на прибыль, которая поступает в ее бюджет из этих округов. Все. Все остальные регионы более или менее в России выровнены.

Я эту картинку показала, чтобы вы видели, в каких исходных условиях бюджеты регионов встречают этот кризис. Идем дальше. А каковы у них при этом расходные обязательства? В среднем по регионам социальные расходы составляют 60-61 процент всех расходов, а у многих — под 70 и за 70%.

Есть меньше десятка регионов, у которых есть средства, чтобы тратить их на что-то другое. Или же средств может быть и немного, но они экономят на социалке изо всех сил, чтобы инвестировать в экономику.

Доля социальных расходов выросла с 2012 года в связи с необходимостью выполнять указы президента.

Эта ситуация не могла не обернуться тем, чем обернулась. Регионам пришлось выбирать или совмещать два алгоритма. Первый алгоритм — это рубка расходов. Ну, а что делать, если у вас доходы растут медленно, а расходы надо в соответствии с указанием увеличивать?

В 2015 году главными жертвами оптимизации были расходы на ЖКХ — они сократились очень прилично. А знаете, как сокращают расходы на ЖКХ многие муниципалитеты? Просто не платят довольно долго. И когда тебе приходят газовая сеть, электросети и говорят: а сейчас мы все поотключаем, приходится платить. Считая бюджеты регионов, я все время поражалась, почему такие американские горки — то много, то мало? Приехала в Алтайский край, спросила. Надо мной посмеялись, сказали: мы копим-копим-копим, не платим, не платим, пока нас за горло не возьмут, и тут платить приходится.

Как всегда, страдает культура. Мастера культуры скоро станут горластее, им деваться некуда — по прошлому году минус 2,5%.

В нуле по 2015 году было образование, здравоохранению все-таки добавили. Ну и более или менее увеличили финансирование соцполитики. Уж отнимать у людей пособия — это последнее дело с точки зрения политики, не рискнули.

Вот первая половинка 2016. Здесь-то как? А тут начал работать электоральный цикл, расходы на ЖКХ увеличили, правда, половина регионов не смогла этого сделать. Но все равно суммарно увеличили, потому что, вы сами понимаете, повышать тарифы на ЖКХ накануне выборов, — нехорошее это занятие, политически очень опасное — повысят после выборов, так спокойнее.

Второе — на 8% увеличили пособия населению. Ну, дюжина регионов только рискнула их рубить, все остальные наращивали, перед выборами нельзя иначе. Что это значит? Губернатор стоит в раскоряку — он не понимает: и туда надо, и сюда надо. И в чем российский федерализм? Я загодя сформулирую: каждый уж вертится на своей сковородке, каждый идет своей тропой, каждый свои риски каким-то образом рассчитывает. И пока с точки зрения оптимизации получается не очень — думаю, 2017 будет пожестче, а в 2018 году — опять выборы.

Три последних года 75,76, 77 регионов сидят в дефиците, он в объеме все-таки несколько уменьшился, научились немного затягивать пояса, но в целом дефицитность сохраняется. К чему это приводит? Когда у нас такой дефицит, нам где-то ж надо концы с концами сводить — и регионы идут занимать.

Занимать можно в трех местах, но я скажу о двух главных. Первое — вы идете в банк и просите кредит, а ставка вы уже понимаете, какая по этому кредиту. А второе — вы идете в Минфин, плачете, раздираете на себе одежды и просите бюджетный кредит, который имеет шикарную ставку сейчас уже 0,2% годовых. Вы хотели бы такой кредитик взять, да? И я тоже. Но вам не достанется, как и мне.

Есть некие правила, они в целом должны выделяться по правилам, но жизнь ведь сложнее правил. И поэтому когда вы смотрите на структуру, вы видите две веселые истории. Первая веселая история — это республика Мордовия. У нее закредитованность суммарная уже превысила в 1,8 раза ее собственные доходы бюджета. Это уже как Детройт! Но, как вы видите, губернатор на месте, ни с кем ничего не происходит, все тихо-мирно, и сейчас ей все больше и больше подваливают дешевых бюджетных кредитов,. У Чукотки проблема долга есть, но он почти весь состоит из бюджетных кредитов, если вам дали бесплатных денег — как хорошо, можно сильно не заморачиваться, можно даже в банк эти деньги положить на какое-то время, вы еще на этом заработать можете немножко.

Вот так это делается. Это делается действительно неправильно, потому что раскрутил все это дело федеральный центр своими решениями, а отдуваться за них в основном пришлось регионам, и, в общем-то, это привело вдобавок к тому, что раздача бюджетных кредитов в помощь регионам, она, к сожалению, непрозрачна. Здесь очень много лоббизма и сверху, и снизу от губернаторов, и в целом система бюджетная в России разбалансирована.

Значит ли это, что регионы умрут? Я вас умоляю, не ждите. Крутится каждый, как может. Хотя риски системы серьезные. Если взять все регионы и разложить по горизонтали — это дефицит, по вертикали — это нагрузка долговая, то вы увидите, что две трети регионов российских сидят в остро проблемной зоне, то есть у них все плохо.

Пока федеральному бюджету, федеральным властям, удается в рамках ручного управления подкидывать в нужное время кому-то что-то, а кого-то бить по голове, требуя сократить расходы — всех, кроме Чечни. Чечня — у нее голова не для этого предназначена, по ней не бьют.

И соответственно, пока система более или менее управляется, но риски в ней накапливаются — это надо четко понимать.

А разрешаться эти риски будут простым дедовским способом. Пример: сократить дорожное строительство нельзя по двум простым причинам:

и б) вы наверное, хорошо понимаете размер отката на строительстве автодорог. Ну кто ж себя обидит — таких нет. Поэтому более интенсивно потихонечку шаг за шагом будет рубиться социалка.

Пока — нет, я подчеркиваю: по 8 месяцам все в плюсах, даже ЖКХ сейчас прилично в плюсах, и здравоохранение, и образование, и соцзащита. Но это предвыборная история, она уже закончилась, ждем новую статистику.

Есть три больных, которые до сих пор продолжают падение. Это доходы населения, реальные, то есть с учетом инфляции. Еще не завершилось падение в инвестициях — продолжается падение розничной торговли, ну и до кучи — раз инвестиции, то и строительство продолжает падать. Здесь никакой нормальности, стагнации еще не наступило — катимся под горочку, не так чтобы очень бодро, но минус 5% доходов в реальном выражении — это заметно для кошелька, я думаю, все с этим согласятся.

Что происходит с инвестициями? Самый тяжкий спад был в 15 году — 8,%. Это очень многого, в этом году около 5% пока — тоже продолжение спада. Что это значит? Если вы чек-лист сделаете — какие регионы падают, — вы с удивлением обнаружите, что как раз падают почти все развитые, а подпрыгивают вверх инвестиции чаще всего у дистрофиков. Вот у тебя было мало денег, тебе чуток подкинули — ну арифметику все помнят: чем меньше величина, тем выше процент, если вы маленько добавили.

Поэтому инвестиции падают не просто в 50 регионах — это 50 более или менее развитых регионов, в которые инвестиции раньше шли обильно. Куда продолжают идти инвестиции несмотря ни на что? Есть неубиваемые конкурентные преимущества. И бизнес — а у нас, в основном, инвестирует бизнес, потому что на долю бюджетных инвестиций сейчас уже меньше 20% приходится, он выбирает неубиваемые конкурентные преимущества. Их в России два. Первое вы знаете прекрасно — это наше все, наша нефть и наш газ. Второе неубиваемое преимущество — они рядышком — столица нашей родины Москва и Московская область — 11% + 4%, суммарно 15 %. Это преимущество агломерационного эффекта — гигантская концентрация людей, потребления и платежеспособного спроса, и бизнес, конечно, тоже инвестирует, прежде всего, там, где он видит, что получит прибыль.

Что это означает? Это означает, что в кризис, пожалуй, даже обостряется неравенство. Потому что мы же говорим о спаде инвестиций, а когда инвестиции концентрируются вот в таких местах, как нефтегаз и столица, — это говорит о том, что остальная территория, скорее всего, отстает. Хотя, должна я вам сказать, и в «тучные годы» доля Москвы редко опускалась ниже 10%.

Идем дальше. Давайте попробуем понять, куда еще в России идут инвестиции. Доля региональных столиц во всех инвестициях в городах (устойчиво выросла примерно от 40% за постсоветский период до 60%. То есть главными получателями денег являются региональные центры. Они быстрее всего развиваются, у них больше всего возможностей, и этот тренд тоже долгоиграющий. Он не связан с политическим режимом, он связан с конкурентными преимуществами. В бизнесе дураков нет — они инвестируют туда, где они видят отдачу.

Что такое современная Россия? За постсоветский период мы достигли уже латиноамериканского уровня неравенства, если считать в целом по стране.

40% населения не достигли уровня среднесоветских доходов, то есть они до сих пор живут хуже, чем в советское время.

Медиана только что подошла к советскому уровню доходов.

И вот, если мы не понимаем всю мощь нашего неравенства, которое сформировалось сильнее всего за период экономического роста — то мы не поймем реакции населения на происходящее. У меня есть эта дежурная байка: не жил хорошо — и нечего привыкать. Человек выживал раньше, он продолжает выживать, но ему по барабану все остальное.

Что произошло с доходами? В 2015 году доходы у нас упали в среднем на 5%, а по некоторым регионам на 8% и на 10%. Сейчас хуже картинка. В Поволжье, на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке — там падение доходов по 2016 году идет сильнее, а центр немножко приходит в себя. Но как только вы вспомните, где концентрируется российская оборонная промышленность — центр, отчасти Поволжье, и вот здесь будут регионы, где промышленность продолжает расти — видимо, это немного стимулирует и доходы. Теперь, посмотрите, здесь уже без дураков, все чисто, — это спад заработной платы по 2015 году. Он составил 10% в реальном выражении, это сильная история, мы все очень много потеряли. Географические различия — на них можно плюнуть, потому что качество этой статистики невысоко, но сама мощь ухода вниз — она, конечно, впечатляет.

Теперь попробуем разобраться с тем, как наши люди реагируют на эти неприятности.

Что происходило в декабре 2014 года, все хорошо помнят? Москва сошла с ума и вынесла не только Икею, но и всю деревню Мамыри. У Москвы были деньги, она смогла.

Я приезжаю в Ярославль. Меня везет таксист — это было начало 2015го — и я его, конечно, спрашиваю: ну как вы пережили декабрь 2014го, много ли бегали? Ответ был такой: ну, день побегали, а на второй и уж точно на третий деньги кончились. Ярославль как-то мягче прошел это безумие. Моя коллега, поехала в Ставрополь и я ее попросила: поспрашивай, пожалуйста, как там? Она завела этот разговор на кафедре, куда приехала читать лекции. На нее немножко посмотрели и вернулись к разговору о методах засолки помидор. Понятно, да? Там и денег особо не было, чтобы устраивать эти гонки. И получилось так, что самыми неразумными были самые образованные жители Москвы, ну и в меньшей степени жители Санкт-Петербурга. С чем я вас всех и поздравляю. Поработали.

А дальше начался здравый смысл, потому что в 2015 году, когда упали доходы, они упали на 5%, а потребление, розничная торговля сократилась на 10%. Мы с запасом затянули пояса — испугались. И вот сейчас в 2016-м по первому полугодию, потому что доходы меряются кварталами, мы имеем идеальный баланс: минус 5% доходы, минус 5% потребление. Мы вышли в гармоническое состояние: сколько пива, столько песен. Так и живем. Поэтому сейчас мы адекватно адаптируемся к ситуации.

Но все это очень печально, и это означает, что городские сервисы сжимаются, ведь торговля — это главный сервис, особенно в крупных городах. Рабочие места сжимаются, сначала повыгоняли с касс девушек из ближнего зарубежья — сейчас сидят уже россиянки, в подсобках все еще наши гастарбайтеры, потому что уж очень тяжелый и мало оплачиваемый труд.

Суть в том, что мы наблюдаем с вами сейчас в первую очередь скукоживание экономики крупнейших городов,

потому что именно в ней наиболее развиты и сконцентрированы сервисы, прежде всего, рыночные, платные, всех возможных форм и видов, и риски в этот кризис для крупных городов, на мой взгляд, очень большие. Другое дело, что крупные города и адаптироваться могут — у них ресурсы есть, запас прочности, но риски концентрируются здесь.

Теперь про промышленность. Сейчас на сентябрь в спаде в целом 29 регионов, в обрабатывающей промышленности — 34. Примерно 35-40%, остальные растут, но если в прошлом году я очень четко называла, какие группы регионов растут — просто по отраслевой специализации были видно, — сейчас я уже затрудняюсь сказать. Вот такая динамика: чуть подрос, потом подсел, опять подрос, опять подсел, стабильности роста нет, сказать вот, сколько регионов непрерывно растут два года подряд, — ну вот меньше половины сильно из тех, кто растут сейчас. Такая шатко-валкая динамика — это не рост, это адаптация промышленности к худшим условиям. Хотя могу сказать, что в некоторых оборонных регионах ну просто цветут все цветы — и в Брянской области, и в Тульской очень неплохо себя чувствуют, до последнего времени в Марий Эл, где ракеты делают. Но вот начал проседать Марий Эл — видимо, закончился объем тот, который был, оборонного заказа. Ждем и смотрим.

Теперь последний сюжет, который я хочу разобрать — про рынок труда.

В России есть своя модель адаптации к кризисам, которая уже сформировалась в 90-е годы. Она очень простая: в кризис летит не столько занятость, сколько заработная плата. В 90-е она была проста до безобразия — заработную плату просто по полгода не платили. И все. Ну, хочешь — ну уходи, хочешь — жди. Сейчас прокуратура на марше, вы эту историю повторять не можете. И есть абсолютно легальный формат, разрешенный трудовым законодательством, он называется «неполная занятость», когда вас завод по автосборке отправляет гулять на три недели, вот сейчас «Форд» уходит отдыхать до посленовогодних каникул, это легально, это можно. Вы получаете голый тариф — без зарплаты вас, скорее всего, не оставят. Хотя есть другой формат — вас могут попросить подписать отпуск без сохранения содержания, это уже совсем печальная история. И если вы посмотрите, какие регионы имеют повышенные показатели неполной занятости, все абсолютно понятно. В первую голову, регионы автопрома — там была самая тяжелая ситуация, долго стояли заводы, у нас третий год подряд продолжается сокращение продаж автомобилей — оно уже очень сильное, процентов на 40 сократилось производство, потому что продаж меньше. Поэтому в этих регионах используется инструмент неполной занятости.

Российская модель кризиса — это снижение издержек бизнеса не за счет увольнения, а за счет снижения заработной платы. Это вообще штука довольно нечастая, хотя у немцев так тоже бывало на автопроме, но обычно в развитых странах увольняют, чтобы сократить издержки.

У нас люди сидят как приклеенные пятой точкой к своим рабочим местам. Почему? То, что это устраивает власть, объяснять не надо — безработицы нет, протестов нет, все тихо-спокойно. Бизнес это тоже устраивает — вам как — тушкой, чучелкой ли понижать издержки — все равно же. Главное — что вы экономите в кризис. Почему это людей устраивает?

А потому что наш российский человек — это человек смертельно боящийся неопределенности: я типа работаю, мне типа платят.

Вы помните эту присказку: лишь бы не было войны. А к остальному как-то мы адаптируемся. Это консенсус власти, бизнеса и населения. К этому вот готовы и согласны на это все.

Есть локальные какие-то проблемы? Есть. Есть небольшие города, если я вам назову Миньяр, Сим, Нязепетровск — вы слов таких не слышали, это моногорода, где безработица даже зарегистрированная будет 5-6%, но они по 15-20 тысяч человек, что вы про них знаете. Выплатят пособия, понемножечку порешают — это то, что можно решать на месте, это локальные проблемы.

Есть второй фактор, и этот второй фактор смягчения ситуации на рынке труда: называется — российская половозрастная пирамида. На рынок труда сейчас выходит поколение 90-х годов рождения — оно крошечное. А уходит и будет уходить дальше с рыка труда мое поколение — 50-е, бэби-бум, нас много очень. Конечно, мы не хотим уходить с рынка труда — на пенсию что ли? Но уволить людей пенсионного возраста — не мне вам объяснять — на порядок легче, чем трудоспособных. Тут поле для маневра намного больше. И это очень важный смягчающий фактор кризиса.

Мы довольно скоро вернемся в ситуацию, когда у нас будет усиленно сокращаться население. Потому что мы опять начнем ускоренно стареть. Не в знак протеста против политического режима. Просто рожать будет крошечное поколение 90-х годов рождения, а помирать будут большие поколения, опять начнется ускорение депопуляции.

С одной стороны это благо для тех, кому нужно платить пособия на семью с ребенком, а с другой стороны — а что с пенсионным фондом будем делать, нас же насколько больше, мы ж какие запросы предъявим государству? А у него, как всегда, «нету денег».

Может ли население реагировать на кризис мобильностью? Да. Если к этому есть хоть какие-то институциональные предпосылки, если барьеры не сильно жесткие. В кризисных условиях есть две разных тренда: кто-то усилит мобильность и в Москву поедет дополнительное число людей, ищущих трудоустройство, а кто-то наоборот снизит резко притязания, раскопает больше картошки и осядет в своем относительно небольшом городе. Объем миграции в целом немного сократился, так что, скорее всего, часть наших россиян будет за картошку, огород и тихое сидение с затянутым поясом.

Чего еще надо ожидать и что продолжается? Еще одна модель адаптации. Это та самая «серая» экономика, неформальная занятость, в которой уже в России сидят как минимум 20, а по честным оценкам — 25 миллионов человек. И «вилка» колеблется количество этих занятых где-то в районе 17-18, а то и 19 миллионов человек. Самые отчаянные говорят уже 20. Это означает, что наш рынок труда адаптируется не только к кризису, но и ко всему еще и через расширение зоны неформальной занятости. Это не криминал. Это люди, которые не платят налоги.

Вы обратили внимание, сколько сейчас шума по поводу платежей за неработающее население, медстрах… Ну так, ясен перец, если их там уже почти каждый четвертый работник! Я с трудом представляю… Теневой извозчик. Или женщина, сидящая с пожилыми москвичами, приехавшая из Ставропольского края. Как они пойдут дружно в налоговую, себя зарегистрируют и сразу заплатят вот эти 20 тысяч, у меня в голове не укладывается, — особенно в кризис, когда дохода нет. Но государство считает, что они должны. Эти люди по факту вытеснены в «серую» экономику, потому что в белой экономике не нашлось свободных мест. А некоторые и не хотят, потому что издержки нахождения в «белой» экономике в виде налоговых выплат для них выше, чем издержки сидения в «серой» экономике.

Это очень мощная альтернативная зона. Люди, которые там сидят, вот честное пионерское, им про то, что вы читаете, слушаете, о чем волнуетесь, задумываетесь, — им это все, как на Марсе. Им ежедневная задача — выжить, найти работу, найти клиента. И вот наши интеллигентские заморочки им глубоко безразличны. У них просто другой тип жизни.

Я все время пытаюсь объяснить, смотрите, 40% живут еще хуже, чем в советское время. Около 20 миллионов сидят в неформале. Вы чего от этой страны хотите? Вы за что этим людям предъявляете гамбургский счет? Они просто живут другой жизнью.

Что будет дальше, что предстоит? Судя по всему, сжатие доходов еще не закончилось. Оно будет замедляться, но процесс продолжается. Судя по всему, инвестиционный спад тоже будет продолжаться, если государство не раскрутит новую спираль больших и как всегда неэффективных вложений из бюджета. Это больший риск, чем просто медленное сжатие инвестиций. Дальше — дестабилизация бюджетов на марше, там ничего не меняется, ситуация заморожена, и у меня есть ощущение, что пока еще ресурсов властей достаточно, чтобы в режиме ручного управления ситуацию контролировать и не допускать взрыва. Пока получается кнутом и пряником как-то разруливать.

Дальше, я вам уже сказала, первый риск географический — риски крупнейших городов. В промышленных городах ситуация может ухудшаться, и кое-где это происходит, но это локальные риски. А вот во всех крупнейших городах, городах-региональных центрах ситуация ухудшилась заметно для всего населения, но и самое главное — для той ее части, которую мы так несколько пафосно, конечно, обозвали «средним классом». Уж он-то эти риски почувствовал, потому что у него меняется образ жизни. Он же пытался развиваться, пытался инвестировать в отдых, в образование детей. Сейчас эти возможности сжимаются. И психологически этот кризис самый сильный для среднего класса. У него рушится то, что он отстроил — развивающий образ жизни отчасти.

Дальше что будет происходить? Вот это уже касается всех, и больнее это для бедных. Государство будет экономить на нас с вами. Нефть уже закончилось, надо находить (и он уже найден) другой источник для бюджета. Это мы, это наши налоги, это наши имущественные платежи, это наши капитальные ремонты. Вот сейчас идет оптимизация социальных пособий, но с явно фискальной целью. Регионы сами должны будут выбирать, как пройти между Сциллой и Харибдой, и денег подэкономить, и людей не вывести на улицы. Да? Вот это будет большая для них задача.

Риски промышленности для меня, знаете, где лежат? Когда и если федеральный бюджет просто не будет делать то, что он продолжает делать сейчас… Ну просто вам две цифры: доля расходов на национальную оборону в бюджете федеральном прошлого года была 20,4% и плюс еще 12,5% на нацбезопасность. Итого — треть! В этом году доля расходов на оборону будет 22%. Ну вот так. Но это не может продолжаться бесконечно. Потому что в прошлом году дефицит федерального бюджета составил 2 трлн. рублей. И в этом году будет примерно такая же история. Ну, начнем печатать деньги, разгоним инфляцию — и опять будет обесцениваться зарплата, и пособия, и пенсии. Все равно придется эти расходы ужимать.

Для меня риски промышленного кризиса, в первую голову, в перспективе, не сейчас, лежат в оборонной промышленности. Когда с деньгами будет плохо, заводы, которые сейчас работают аж в три смены, лихорадить начнет по-настоящему. Вот тогда посмотрим. Потому что не надо было так раскручивать. А теперь сжимать это все очень тяжело. Хотя сама оборонка, если она продается, это не так плохо. У нас действительно выросли заказы. Тогда у меня детский вопрос: простите, а чего тогда так много бюджетных денег туда угрохивается, если вы такие рыночные, если вы так продаетесь, то где деньги, где ваш доход? Это первое, а вторая вещь, которая связана со всей оборонной промышленностью… Как бы это вежливо сказать? Ну переоцениваем мы важность фактора модернизации оборонного комплекса, исходя из нынешней парадигмы «Кругом враги». Можно было бы это делать помедленнее. Видите, как я аккуратно формулирую фразу? Потому что не все с этим согласны, но мне так кажется.

Как мы будем выживать в предложенных обстоятельствах? Очень многое зависит от того, как сейчас будут вести себя власти. Я отбрасываю все то, что мы наблюдаем, все это легкое безумие, я стараюсь сейчас говорить о рациональности.

Если власти смогут максимизировать опору на конкурентные, реальные преимущества регионов , что-то будет получаться. Потому что даже в кризисных условиях преимущества Москвы очевидны, они работают — это гигантское скопление, огромный рынок труда, огромное разнообразие фирм, продукции, это все равно работает — при Иванове, Петрове, Сидорове. Это нельзя убить, это рационально.

Если мы будем разумно использовать наше нефтегазовое преимущество . Я не боюсь этой сырьевой ориентации. Проблема же не в ней, проблема в том, как эта рента используется, на что. У норвежцев та же рента, но при других институтах она используется совершенно иначе. Но если к нам начинают заходить большие компании с современными технологиями, с современными практиками управления — они будут менять наш нефтегазовый рынок. Я всегда говорю: вот вы представляете разговор о гендерном неравенстве в «Роснефти» или в «Газпроме»? Ну все всё поняли, да? Конечно, это мужские отрасли. Но управленческие компании, в менеджерах нефтегазовых, они не моногендерные.

Какой у нас будет бюджетная политика, как быстро мы очухаемся? Первое, что надо делать — отложить исполнение майских указов . Ну мы не в состоянии их сейчас выполнять, надо честно это признать. Сугубо политические приоритеты — они экономику очень сильно ломают. Если их поубавится, мы как-то будем выруливать. Потому что не бывает вечных кризисов, вечных стагнаций.

Но пока сумма разумного принятия решений так мала, что я, кроме стагнации, на ближайшие несколько лет никакого особого выхода не вижу. Так что наращивайте ваши персональные конкурентные преимущества и не работайте только в режиме «затягивания поясов». Это хорошо для фигуры, но вредно для здоровья. Адаптироваться надо не только через ухудшающие стратегии, вполне могут быть альтернативные.

Удачи всем, спасибо!

Наталья Зубаревич

17 ноября 2016 года Наталья Зубаревич, директор региональной программы Независимого инстиута социальной политики, стала лауреатом ежегодной премии Гайдара в номинации «экономика». Мы поздравляем уникального эксперта с заслуженной наградой и представляем вниманию читателей ее лекцию — о том, как устроен современный кризис в России.

— Лекция называется «Как выживают российские регионы в кризис», а подзаголовок я ей дала такой: «Федерализм и разнообразие все-таки есть». Если понимать под «федерализмом» большое разнообразие практик, институтов, и даже тенденций развития, то он у нас, действительно, есть. Поэтому есть плохая новость — кризис. И есть хорошая новость — регионы выживают очень по-разному, и есть те, которые вполне себя хорошо чувствуют до сих пор.

Прежде чем говорить о новом, текущем кризисе, неплохо было бы вписать его в контекст. Первый кризис был у нас тяжелейший, фатально глубокий и долгий. Это был переход от плана к рынку. Он начался в самом конце советского периода, падать мы начали активно с 1992 года и, чтоб было понятно, что такое кризис по-настоящему, — просто цифры падения за 1991 и 1995 годы: промышленное производство упало более чем в два раза, осталось 48%, доходы населения на самом дне, осталось примерно 45% от того, что было в советское время. При этом уровень безработицы был не чудовищный — 9,5%, потому что «заменой» безработицы были невыплаты заработной платы.

Контекст нынешнего кризиса

Этот первый кризис — мы его называем трансформационный — наш собственный, внутренний, мы его создали путем перехода от одного политического и экономического режима к другому.

Что произошло тогда? Экономически наиболее болезненным этот кризис был для регионов с развитой обрабатывающей промышленностью — особенно, машиностроительной и текстильной. Они посыпались очень сильно. Осталось во многих треть, а то и менее 30 % производства.

Вторая группа ушибленных максимально — это слаборазвитые республики. Промышленность там при первом же испытании кризисом посыпалась — осталось 25-30 % от того, что было в советское время.

И третья группа очень интересная — это города федерального значения. Там тоже осталось меньше 30 % промышленности, но это было нормальное переформатирование от индустриального типа развития, через удар, через падение, к постепенному переходу в постиндустриальное, что свойственно для очень больших городов.

Кто этот первый кризис заметил слабее? Если мы говорим об экономических показателях, то ситуация была гораздо мягче в нефтегазовых регионах. Потом, через два-три года, к ним потихонечку подобрались металлурги, которые в советское время работали на рынок страны, а где-то к 1995 году уже вполне освоились на глобальном рынке, благо у нас были дешевы и сырье, и рабочая сила, и экологические платежи — минимальны. Российская металлургия рванула на глобальный рынок.

Вот это первый кризис. Он начал переходить в стагнацию в 1996 году, и тут, буквально через 2 года, нас ударил второй кризис — финансовый. Этот финансовый кризис наведенный, прежде всего, он азиатский — он потом пошел по миру. А во-вторых, мы этот кризис углубили своими руками, набрав долгов и пойдя на тяжелейший дефолт. Это сочетание привело к тому, что упали, прежде всего, доходы населения, упали они от девальвации, потому что рубль рухнул в шесть раз, доходы населения упали на четверть.

Промышленность сильно не падала. Сразу после кризиса она начала расти. Это не был промышленный кризис, он был глобальный, он был короткий, по схеме «упал-отжался». И в этот кризис мы получили самый высокий прирост безработицы, она доходила до 13 % — это много для Российский Федерации.

Кто пострадал в этот второй глобальный кризис, усугубленный своими безумными совершенно бюджетными действиями? Москва. Полетели банки, многие люди потеряли работу, те, кто уже был в сервисах рыночных. Но буквально в середине 1999 года уже все начало отстраиваться. Периферия этот кризис заметила только по ценникам, в общем, ничего страшного не происходило.

Третий кризис — это кризис всем известный конца 2008 и 2009 годов. Он опять глобальный, но нас задело. Он начался с жилищных рынков в Штатах и распространился по миру. Это был серьезный банковский кризис, а потом он уже перешел в экономический. Но нас задело специфически.

Что в этот кризис падало? Поскольку во всем мире ухудшилась конъюнктура, то есть, снизился спрос, это сильно стукнуло по российской промышленности. Потому что очень большую долю нашей промышленности занимают экспортные отрасли. И вот, во-первых, падала очень, но коротко нефть — где-то до 40 с небольшим долларов за баррель, где-то с 80. Очень плохая конъюнктура была в металлургии, продавать было тяжело. И поэтому в результате кризиса в 2009 году промышленность просела на 11% — это много. А чтобы вас испугать совсем, могу сказать, что по декабрю 2014 года, когда кризис уже начал активно разворачиваться, в некоторых металлургический регионах спад был минус 35 — минус 40%. Останавливали домны, закрыли, наконец, допотопные мартены. В металлургии этот кризис был тяжелейший, в нефтегазе — гораздо легче.

Вторым этапом, как всегда бывает, больное российское машиностроение присоединилось, и машиностроительные регионы также показывали довольно приличный рост безработицы, хотя в целом среднегодовая безработица в 2009 году была 8 с небольшим процентов, на пике - 9%. Ну, на фоне 13% в прошлый кризис в 1998 году этот мягче.

Этот кризис — кого он задел? Первое, я уже сказала, металлургические регионы, второе — машиностроительные регионы. Очень сильный спад спроса. Кто пролетел этот кризис как фанера над Парижем? Элементарно, два типа территорий, расположенных в разных местах, но имеющих общее свойство — относительно высоко дотационные. Республики Северного Кавказа — ничего страшного, потому что они живут, в основном, трансфертами. А трансферты регионам в этот период выросли на треть. То есть, федеральный бюджет имел денежный запас, мешок, и помогал бизнесу, банкам, крупным компаниям и регионам. В это же время были подняты пенсии, что вообще удивительно в кризис, но это было сделано. В результате, падения доходов населения практически не было, по доходам этот кризис население не заметило, по безработице умеренно заметило. Помимо слаборазвитых республик значительно лучше себя чувствует Дальний Восток, у которого тоже повышенная дотационность, плюс в это время шла подготовка к саммиту АТЭС. Строилась труба на Восток, и, в общем, по всем показателям Дальний Восток выглядел гораздо лучше страны.

Этот кризис тоже был по схеме «упал-отжался», но не такой сверхскоростной, как кризис 1998 года. Потому что падать мы начали поздней осенью 2008, а, в общем, восстановление, или, как это в экономике называется, рекавери, произошло уже к 2012 году.

Чем отличается кризис, в котором мы живем сейчас, от всех предыдущих? Первое, он не имеет по своему генезису никакой связи с глобальными кризисами. Он наш внутренний. Этот кризис остановки старой модели роста — она больше не работает. Она не работает по многим причинам, одна из них — запретительно высокие неопределенности, издержки для бизнеса, который просто перестал вкладываться, несмотря на еще тогда высокие цены на нефть. Второе, этот кризис начался не с традиционного спада, он начался со стагнации, экономика перестала фактически расти где-то с 2013 года, инвестиции с 2013 года — практически ноль, промышленное производство — ноль, каждый последующий год ситуация становилась хуже. Если мы берем общие показатели по 2015 году, то все очень терпимо, промышленный спад всего лишь 3,5% — на фоне предыдущих кризисов — детский сад. Безработица остается на минимальном уровне — 5,5-5,8%. Это нормально, это когда фактически идет перемещение рабочей силы с одного места на другое. Нет у нас по факту заметного роста безработицы. Но в этот кризис начинали реально падать доходы населения. 2016 год не завершен еще, за 2 года я сказать не могу, но за 2015 год — минус 5%. Думаю, за 2 года, будет минус 10%. Мы все равно уходим по доходам где-то на уровень конца нулевых. Это не смертельно. Пока еще это не смертельно.

Кто и как проходит кризис? Если брать отраслевую специфику и географическую специфику, то, когда началась острая фаза спада, все было более или менее понятно. Первыми посыпались автомобильные регионы — спрос резко сжался. А следом за ними регионы, которые производят вагоны — спрос резко сжался. Потом в целом машиностроительные регионы, но не все.

Другой стороной этого кризиса были те регионы, где до сих пор промышленность чувствует себя хорошо. Это три типа. Первый — регионы, которым подфартило с антисанкциями. Все регионы со специализацией на пищевой промышленности умеренно, но растут, рынок освободился, население дорогое покупать не может, поэтому на свободном рынке российские производители и цены подняли, и потихоньку наращивают объем производства. Вторая группа регионов — новый нефтегаз. Инвестировали в Восточную Сибирь, долго инвестировали в Сахалин, Ямало-Ненецкий округ, и там продолжала расти добыча, регионы давали положительную динамику промышленного производства. И третья группа регионов — впервые за постсоветский период — эторегионы военно-промышленного комплекса. У них рост продолжается два года подряд — и 2014, и 2015 и 2016 они продолжают (не все уже) расти. Эти регионы имеют больше заказы, обусловленные значительным ростом бюджетного финансирования. И должна сказать, что экспорт российских вооружений тоже начал расти.

Специфика нынешнего кризиса. Тезисы Н. Зубаревич

В чем специфика этого кризиса на фоне всех предыдущих? Еще раз — он начался как внутренний и в течение 2013 и до середины 2014 года он шел как внутренний, и только со второй половины 2014 года к нему добавились внешние факторы. Это, в первую голову, конечно, падение цен на нефть. Это бьет, прежде всего, по федеральному бюджету. Для региональных бюджетов это не так важно, они этих доходов особо не получают. Уверяю вас, что даже для нефтегазовых компаний это не так важно, потому что, чем выше цены на нефть, тем большую долю в виде ренты отнимает государство. И многим компаниям без разницы, нефть стоит 35-40 долларов за баррель, или 100-110, потому что дельта уходит в карман государства, уходит в бюджет.

Соответственно, этот кризис был усугублен внешними факторами, первый из которых нефть, а второй — это Крым, это санкции. Но санкции работали довольно коротко, в основном, это осень и декабрь 2014 года, когда закредитованный российский бизнес не смог собрать денег на то, чтобы платить по кредитам, это была большая проблема, потому что занять на Западе дешево уже не получалось. Обвалился двукратно рубль, и это еще добавило удорожание, потому что мы — страна, которая живет на импорте. Вот такой кризис. В чем его специфика еще раз: внутренние факторы — это база, потом добавилось кирпичей внешних.

Вторая специфика этого кризиса — он медленный, он очень вязкий.

Третья его специфика — мы не понимаем, как дальше пойдет дело. Покажите мне человека, который скажет, когда выползать будем — я таких людей не знаю, потому что рост на 1% — ну это не рост, это слишком мало.

Следующее — что в этом кризисе специфично. Начну с чего «не» — этот кризис не промышленный по своей природе, спад маленький и небольшое число регионов относительно им затронуто. Второе — это не кризис занятости, все идет по-другому, по российской модели рынка труда, через зарплатные сокращения, но не через увеличение безработицы.

У этого кризиса три болевые точки.

• Точка первая — бюджеты. Сначала это были бюджеты регионов, на которых очень медленно стали расти доходы, потом в 2015 году добавился федеральный бюджет — это уже чистое следствие падения цен на нефть. И сейчас мы наблюдаем для региональных бюджетов четвертый год подряд острых проблем, для федерального — второй.
• Вторая группа проблем — это инвестиции. Они падают в нарастающем темпе с 2013 года, и света в конце тоннеля пока не видно, падение продолжается. Бизнес не инвестирует, он сжимает свои инвестиции.
• И третья острая болячка — это доходы населения. Их стагнация началась до Крыма. Первые уже такие помесячные результаты в ноль уже были в январе 2014 года. Экономика перестала расти во всех направлениях. Вот эти три проблемы — самые главные для России.

Если прошлый кризис был залит бюджетными деньгами, то в этот кризис у нас ничего похожего нет. В 2009 году трансферты субъектам были увеличены на треть, их доля достигла 27% всех доходов от бюджетов регионов. За последние годы никаких увеличений трансфертов нет: «Ребята — сами. Адаптируйтесь».

А если мы возьмем 8 месяцев 2016 года, то по ним трансферты регионам сократились на 14% в номинальном выражении. В ситуации очень жесткой для регионов. При том, что доходы растут очень медленно, а расходные обязательства регионов довольно существенно выросли.

Прежде чем говорить про бюджеты, я хочу сказать, к чему мы пришли в этой нефтегазовой жизни.

У нас были очень большие рентные доходы федерального бюджета, и он мог их перераспределять: слабым — побольше, средним — по среднему. В результате мы выравнивали бюджетную обеспеченность — это душевая бюджетная обеспеченность рублей на человека — почти одинаково для подавляющего большинства регионов, за исключением семи богатых регионов, у которых и отнять нельзя. Ну, сейчас пытаются — один процентный пункт налога на прибыль, но все равно много отнять нельзя. По закону это их налоги. Это кончено, Москва, это Санкт-Петербург и четыре богатейших нефтегазовых региона: ХМАО, Ямал, Сахалин и Ненецкий округ. Ненецкий уже в прошлом, у него сейчас сыпятся доходы, у Сахалина начали сыпаться тоже, потому что эти два региона — только они два — имеют какой-то кусок нефтяной ренты, сейчас эта рента сжалась, их доходы тоже сжимаются. И наконец, еще один регион — Тюменская область, — который имеет свою ренту с автономных округов, перепадает часть, и не маленькая, налога на прибыль, которая поступает в ее бюджет из этих округов. Все. Все остальные регионы более или менее в России выровнены.

Я эту картинку показала, чтобы вы видели, в каких исходных условиях бюджеты регионов встречают этот кризис. Идем дальше. А каковы у них при этом расходные обязательства? В среднем по регионам социальные расходы составляют 60-61 процент всех расходов, а у многих — под 70 и за 70%.

Есть меньше десятка регионов, у которых есть средства, чтобы тратить их на что-то другое. Или же средств может быть и немного, но они экономят на социалке изо всех сил, чтобы инвестировать в экономику.

Доля социальных расходов выросла с 2012 года в связи с необходимостью выполнять указы президента.

Эта ситуация не могла не обернуться тем, чем обернулась. Регионам пришлось выбирать или совмещать два алгоритма. Первый алгоритм — это рубка расходов. Ну, а что делать, если у вас доходы растут медленно, а расходы надо в соответствии с указанием увеличивать?

В 2015 году главными жертвами оптимизации были расходы на ЖКХ — они сократились очень прилично. А знаете, как сокращают расходы на ЖКХ многие муниципалитеты? Просто не платят довольно долго. И когда тебе приходят газовая сеть, электросети и говорят: а сейчас мы все поотключаем, приходится платить. Считая бюджеты регионов, я все время поражалась, почему такие американские горки — то много, то мало? Приехала в Алтайский край, спросила. Надо мной посмеялись, сказали: мы копим-копим-копим, не платим, не платим, пока нас за горло не возьмут, и тут платить приходится.

Как всегда, страдает культура. Мастера культуры скоро станут горластее, им деваться некуда — по прошлому году минус 2,5%.

В нуле по 2015 году было образование, здравоохранению все-таки добавили. Ну и более или менее увеличили финансирование соцполитики. Уж отнимать у людей пособия — это последнее дело с точки зрения политики, не рискнули.

Вот первая половинка 2016. Здесь-то как? А тут начал работать электоральный цикл, расходы на ЖКХ увеличили, правда, половина регионов не смогла этого сделать. Но все равно суммарно увеличили, потому что, вы сами понимаете, повышать тарифы на ЖКХ накануне выборов, — нехорошее это занятие, политически очень опасное — повысят после выборов, так спокойнее.

Второе — на 8% увеличили пособия населению. Ну, дюжина регионов только рискнула их рубить, все остальные наращивали, перед выборами нельзя иначе. Что это значит? Губернатор стоит в раскоряку — он не понимает: и туда надо, и сюда надо. И в чем российский федерализм? Я загодя сформулирую: каждый уж вертится на своей сковородке, каждый идет своей тропой, каждый свои риски каким-то образом рассчитывает. И пока с точки зрения оптимизации получается не очень — думаю, 2017 будет пожестче, а в 2018 году — опять выборы.

Три последних года 75,76, 77 регионов сидят в дефиците, он в объеме все-таки несколько уменьшился, научились немного затягивать пояса, но в целом дефицитность сохраняется. К чему это приводит? Когда у нас такой дефицит, нам где-то ж надо концы с концами сводить — и регионы идут занимать.

Занимать можно в трех местах, но я скажу о двух главных. Первое — вы идете в банк и просите кредит, а ставка вы уже понимаете, какая по этому кредиту. А второе — вы идете в Минфин, плачете, раздираете на себе одежды и просите бюджетный кредит, который имеет шикарную ставку сейчас уже 0,2% годовых. Вы хотели бы такой кредитик взять, да? И я тоже. Но вам не достанется, как и мне.

Есть некие правила, они в целом должны выделяться по правилам, но жизнь ведь сложнее правил. И поэтому когда вы смотрите на структуру, вы видите две веселые истории. Первая веселая история — это республика Мордовия. У нее закредитованность суммарная уже превысила в 1,8 раза ее собственные доходы бюджета. Это уже как Детройт! Но, как вы видите, губернатор на месте, ни с кем ничего не происходит, все тихо-мирно, и сейчас ей все больше и больше подваливают дешевых бюджетных кредитов,. У Чукотки проблема долга есть, но он почти весь состоит из бюджетных кредитов, если вам дали бесплатных денег — как хорошо, можно сильно не заморачиваться, можно даже в банк эти деньги положить на какое-то время, вы еще на этом заработать можете немножко.

Вот так это делается. Это делается действительно неправильно, потому что раскрутил все это дело федеральный центр своими решениями, а отдуваться за них в основном пришлось регионам, и, в общем-то, это привело вдобавок к тому, что раздача бюджетных кредитов в помощь регионам, она, к сожалению, непрозрачна. Здесь очень много лоббизма и сверху, и снизу от губернаторов, и в целом система бюджетная в России разбалансирована.

Значит ли это, что регионы умрут? Я вас умоляю, не ждите. Крутится каждый, как может. Хотя риски системы серьезные. Если взять все регионы и разложить по горизонтали — это дефицит, по вертикали — это нагрузка долговая, то вы увидите, что две трети регионов российских сидят в остро проблемной зоне, то есть у них все плохо.

Пока федеральному бюджету, федеральным властям, удается в рамках ручного управления подкидывать в нужное время кому-то что-то, а кого-то бить по голове, требуя сократить расходы — всех, кроме Чечни. Чечня — у нее голова не для этого предназначена, по ней не бьют.

И соответственно, пока система более или менее управляется, но риски в ней накапливаются — это надо четко понимать.

А разрешаться эти риски будут простым дедовским способом. Пример: сократить дорожное строительство нельзя по двум простым причинам:

и б) вы наверное, хорошо понимаете размер отката на строительстве автодорог. Ну кто ж себя обидит — таких нет. Поэтому более интенсивно потихонечку шаг за шагом будет рубиться социалка.

Пока — нет, я подчеркиваю: по 8 месяцам все в плюсах, даже ЖКХ сейчас прилично в плюсах, и здравоохранение, и образование, и соцзащита. Но это предвыборная история, она уже закончилась, ждем новую статистику.

Есть три больных, которые до сих пор продолжают падение. Это доходы населения, реальные, то есть с учетом инфляции. Еще не завершилось падение в инвестициях — продолжается падение розничной торговли, ну и до кучи — раз инвестиции, то и строительство продолжает падать. Здесь никакой нормальности, стагнации еще не наступило — катимся под горочку, не так чтобы очень бодро, но минус 5% доходов в реальном выражении — это заметно для кошелька, я думаю, все с этим согласятся.

Что происходит с инвестициями? Самый тяжкий спад был в 15 году — 8,%. Это очень многого, в этом году около 5% пока — тоже продолжение спада. Что это значит? Если вы чек-лист сделаете — какие регионы падают, — вы с удивлением обнаружите, что как раз падают почти все развитые, а подпрыгивают вверх инвестиции чаще всего у дистрофиков. Вот у тебя было мало денег, тебе чуток подкинули — ну арифметику все помнят: чем меньше величина, тем выше процент, если вы маленько добавили.

Поэтому инвестиции падают не просто в 50 регионах — это 50 более или менее развитых регионов, в которые инвестиции раньше шли обильно.Куда продолжают идти инвестиции несмотря ни на что? Есть неубиваемые конкурентные преимущества. И бизнес — а у нас, в основном, инвестирует бизнес, потому что на долю бюджетных инвестиций сейчас уже меньше 20% приходится, он выбирает неубиваемые конкурентные преимущества. Их в России два. Первое вы знаете прекрасно — это наше все, наша нефть и наш газ. Второе неубиваемое преимущество — они рядышком — столица нашей родины Москва и Московская область — 11% + 4%, суммарно 15 %. Это преимущество агломерационного эффекта — гигантская концентрация людей, потребления и платежеспособного спроса, и бизнес, конечно, тоже инвестирует, прежде всего, там, где он видит, что получит прибыль.

Что это означает? Это означает, что в кризис, пожалуй, даже обостряется неравенство. Потому что мы же говорим о спаде инвестиций, а когда инвестиции концентрируются вот в таких местах, как нефтегаз и столица, — это говорит о том, что остальная территория, скорее всего, отстает. Хотя, должна я вам сказать, и в «тучные годы» доля Москвы редко опускалась ниже 10%.

Идем дальше. Давайте попробуем понять, куда еще в России идут инвестиции. Доля региональных столиц во всех инвестициях в городах (устойчиво выросла примерно от 40% за постсоветский период до 60%. То есть главными получателями денег являются региональные центры. Они быстрее всего развиваются, у них больше всего возможностей, и этот тренд тоже долгоиграющий. Он не связан с политическим режимом, он связан с конкурентными преимуществами. В бизнесе дураков нет — они инвестируют туда, где они видят отдачу.

Что такое современная Россия? За постсоветский период мы достигли уже латиноамериканского уровня неравенства, если считать в целом по стране.

40% населения не достигли уровня среднесоветских доходов, то есть они до сих пор живут хуже, чем в советское время.

Медиана только что подошла к советскому уровню доходов.

И вот, если мы не понимаем всю мощь нашего неравенства, которое сформировалось сильнее всего за период экономического роста — то мы не поймем реакции населения на происходящее. У меня есть эта дежурная байка: не жил хорошо — и нечего привыкать. Человек выживал раньше, он продолжает выживать, но ему по барабану все остальное.

Что произошло с доходами? В 2015 году доходы у нас упали в среднем на 5%, а по некоторым регионам на 8% и на 10%. Сейчас хуже картинка. В Поволжье, на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке — там падение доходов по 2016 году идет сильнее, а центр немножко приходит в себя. Но как только вы вспомните, где концентрируется российская оборонная промышленность — центр, отчасти Поволжье, и вот здесь будут регионы, где промышленность продолжает расти — видимо, это немного стимулирует и доходы. Теперь, посмотрите, здесь уже без дураков, все чисто, — это спад заработной платы по 2015 году. Он составил 10% в реальном выражении, это сильная история, мы все очень много потеряли. Географические различия — на них можно плюнуть, потому что качество этой статистики невысоко, но сама мощь ухода вниз — она, конечно, впечатляет.

Теперь попробуем разобраться с тем, как наши люди реагируют на эти неприятности.

Что происходило в декабре 2014 года, все хорошо помнят? Москва сошла с ума и вынесла не только Икею, но и всю деревню Мамыри. У Москвы были деньги, она смогла.

Я приезжаю в Ярославль. Меня везет таксист — это было начало 2015го — и я его, конечно, спрашиваю: ну как вы пережили декабрь 2014го, много ли бегали? Ответ был такой: ну, день побегали, а на второй и уж точно на третий деньги кончились. Ярославль как-то мягче прошел это безумие. Моя коллега, поехала в Ставрополь и я ее попросила: поспрашивай, пожалуйста, как там? Она завела этот разговор на кафедре, куда приехала читать лекции. На нее немножко посмотрели и вернулись к разговору о методах засолки помидор. Понятно, да? Там и денег особо не было, чтобы устраивать эти гонки. И получилось так, что самыми неразумными были самые образованные жители Москвы, ну и в меньшей степени жители Санкт-Петербурга. С чем я вас всех и поздравляю. Поработали.

А дальше начался здравый смысл, потому что в 2015 году, когда упали доходы, они упали на 5%, а потребление, розничная торговля сократилась на 10%. Мы с запасом затянули пояса — испугались. И вот сейчас в 2016-м по первому полугодию, потому что доходы меряются кварталами, мы имеем идеальный баланс: минус 5% доходы, минус 5% потребление. Мы вышли в гармоническое состояние: сколько пива, столько песен. Так и живем. Поэтому сейчас мы адекватно адаптируемся к ситуации.

Но все это очень печально, и это означает, что городские сервисы сжимаются, ведь торговля — это главный сервис, особенно в крупных городах. Рабочие места сжимаются, сначала повыгоняли с касс девушек из ближнего зарубежья — сейчас сидят уже россиянки, в подсобках все еще наши гастарбайтеры, потому что уж очень тяжелый и мало оплачиваемый труд.

Суть в том, что мы наблюдаем с вами сейчас в первую очередь скукоживание экономики крупнейших городов,

потому что именно в ней наиболее развиты и сконцентрированы сервисы, прежде всего, рыночные, платные, всех возможных форм и видов, и риски в этот кризис для крупных городов, на мой взгляд, очень большие. Другое дело, что крупные города и адаптироваться могут — у них ресурсы есть, запас прочности, но риски концентрируются здесь.

Теперь про промышленность. Сейчас на сентябрь в спаде в целом 29 регионов, в обрабатывающей промышленности — 34. Примерно 35-40%, остальные растут, но если в прошлом году я очень четко называла, какие группы регионов растут — просто по отраслевой специализации были видно, — сейчас я уже затрудняюсь сказать. Вот такая динамика: чуть подрос, потом подсел, опять подрос, опять подсел, стабильности роста нет, сказать вот, сколько регионов непрерывно растут два года подряд, — ну вот меньше половины сильно из тех, кто растут сейчас. Такая шатко-валкая динамика — это не рост, это адаптация промышленности к худшим условиям. Хотя могу сказать, что в некоторых оборонных регионах ну просто цветут все цветы — и в Брянской области, и в Тульской очень неплохо себя чувствуют, до последнего времени в Марий Эл, где ракеты делают. Но вот начал проседать Марий Эл — видимо, закончился объем тот, который был, оборонного заказа. Ждем и смотрим.

Теперь последний сюжет, который я хочу разобрать — про рынок труда.

В России есть своя модель адаптации к кризисам, которая уже сформировалась в 90-е годы. Она очень простая: в кризис летит не столько занятость, сколько заработная плата. В 90-е она была проста до безобразия — заработную плату просто по полгода не платили. И все. Ну, хочешь — ну уходи, хочешь — жди. Сейчас прокуратура на марше, вы эту историю повторять не можете. И есть абсолютно легальный формат, разрешенный трудовым законодательством, он называется «неполная занятость», когда вас завод по автосборке отправляет гулять на три недели, вот сейчас «Форд» уходит отдыхать до посленовогодних каникул, это легально, это можно. Вы получаете голый тариф — без зарплаты вас, скорее всего, не оставят. Хотя есть другой формат — вас могут попросить подписать отпуск без сохранения содержания, это уже совсем печальная история. И если вы посмотрите, какие регионы имеют повышенные показатели неполной занятости, все абсолютно понятно. В первую голову, регионы автопрома — там была самая тяжелая ситуация, долго стояли заводы, у нас третий год подряд продолжается сокращение продаж автомобилей — оно уже очень сильное, процентов на 40 сократилось производство, потому что продаж меньше. Поэтому в этих регионах используется инструмент неполной занятости.

Российская модель кризиса — это снижение издержек бизнеса не за счет увольнения, а за счет снижения заработной платы. Это вообще штука довольно нечастая, хотя у немцев так тоже бывало на автопроме, но обычно в развитых странах увольняют, чтобы сократить издержки.

У нас люди сидят как приклеенные пятой точкой к своим рабочим местам. Почему? То, что это устраивает власть, объяснять не надо — безработицы нет, протестов нет, все тихо-спокойно. Бизнес это тоже устраивает — вам как — тушкой, чучелкой ли понижать издержки — все равно же. Главное — что вы экономите в кризис. Почему это людей устраивает?

А потому что наш российский человек — это человек смертельно боящийся неопределенности: я типа работаю, мне типа платят.

Вы помните эту присказку: лишь бы не было войны. А к остальному как-то мы адаптируемся. Это консенсус власти, бизнеса и населения. К этому вот готовы и согласны на это все.

Есть локальные какие-то проблемы? Есть. Есть небольшие города, если я вам назову Миньяр, Сим, Нязепетровск — вы слов таких не слышали, это моногорода, где безработица даже зарегистрированная будет 5-6%, но они по 15-20 тысяч человек, что вы про них знаете. Выплатят пособия, понемножечку порешают — это то, что можно решать на месте, это локальные проблемы.

Есть второй фактор, и этот второй фактор смягчения ситуации на рынке труда: называется — российская половозрастная пирамида. На рынок труда сейчас выходит поколение 90-х годов рождения — оно крошечное. А уходит и будет уходить дальше с рыка труда мое поколение — 50-е, бэби-бум, нас много очень. Конечно, мы не хотим уходить с рынка труда — на пенсию что ли? Но уволить людей пенсионного возраста — не мне вам объяснять — на порядок легче, чем трудоспособных. Тут поле для маневра намного больше. И это очень важный смягчающий фактор кризиса.

Мы довольно скоро вернемся в ситуацию, когда у нас будет усиленно сокращаться население. Потому что мы опять начнем ускоренно стареть. Не в знак протеста против политического режима. Просто рожать будет крошечное поколение 90-х годов рождения, а помирать будут большие поколения, опять начнется ускорение депопуляции.

С одной стороны это благо для тех, кому нужно платить пособия на семью с ребенком, а с другой стороны — а что с пенсионным фондом будем делать, нас же насколько больше, мы ж какие запросы предъявим государству? А у него, как всегда, «нету денег».

Может ли население реагировать на кризис мобильностью? Да. Если к этому есть хоть какие-то институциональные предпосылки, если барьеры не сильно жесткие. В кризисных условиях есть две разных тренда: кто-то усилит мобильность и в Москву поедет дополнительное число людей, ищущих трудоустройство, а кто-то наоборот снизит резко притязания, раскопает больше картошки и осядет в своем относительно небольшом городе. Объем миграции в целом немного сократился, так что, скорее всего, часть наших россиян будет за картошку, огород и тихое сидение с затянутым поясом.

Чего еще надо ожидать и что продолжается? Еще одна модель адаптации. Это та самая «серая» экономика, неформальная занятость, в которой уже в России сидят как минимум 20, а по честным оценкам — 25 миллионов человек. И «вилка» колеблется количество этих занятых где-то в районе 17-18, а то и 19 миллионов человек. Самые отчаянные говорят уже 20. Это означает, что наш рынок труда адаптируется не только к кризису, но и ко всему еще и через расширение зоны неформальной занятости. Это не криминал. Это люди, которые не платят налоги.

Вы обратили внимание, сколько сейчас шума по поводу платежей за неработающее население, медстрах… Ну так, ясен перец, если их там уже почти каждый четвертый работник! Я с трудом представляю… Теневой извозчик. Или женщина, сидящая с пожилыми москвичами, приехавшая из Ставропольского края. Как они пойдут дружно в налоговую, себя зарегистрируют и сразу заплатят вот эти 20 тысяч, у меня в голове не укладывается, — особенно в кризис, когда дохода нет. Но государство считает, что они должны. Эти люди по факту вытеснены в «серую» экономику, потому что в белой экономике не нашлось свободных мест. А некоторые и не хотят, потому что издержки нахождения в «белой» экономике в виде налоговых выплат для них выше, чем издержки сидения в «серой» экономике.

Это очень мощная альтернативная зона. Люди, которые там сидят, вот честное пионерское, им про то, что вы читаете, слушаете, о чем волнуетесь, задумываетесь, — им это все, как на Марсе. Им ежедневная задача — выжить, найти работу, найти клиента. И вот наши интеллигентские заморочки им глубоко безразличны. У них просто другой тип жизни.

Я все время пытаюсь объяснить, смотрите, 40% живут еще хуже, чем в советское время. Около 20 миллионов сидят в неформале. Вы чего от этой страны хотите? Вы за что этим людям предъявляете гамбургский счет? Они просто живут другой жизнью.

Что будет дальше, что предстоит? Судя по всему, сжатие доходов еще не закончилось. Оно будет замедляться, но процесс продолжается. Судя по всему, инвестиционный спад тоже будет продолжаться, если государство не раскрутит новую спираль больших и как всегда неэффективных вложений из бюджета. Это больший риск, чем просто медленное сжатие инвестиций. Дальше — дестабилизация бюджетов на марше, там ничего не меняется, ситуация заморожена, и у меня есть ощущение, что пока еще ресурсов властей достаточно, чтобы в режиме ручного управления ситуацию контролировать и не допускать взрыва. Пока получается кнутом и пряником как-то разруливать.

Дальше, я вам уже сказала, первый риск географический — риски крупнейших городов. В промышленных городах ситуация может ухудшаться, и кое-где это происходит, но это локальные риски. А вот во всех крупнейших городах, городах-региональных центрах ситуация ухудшилась заметно для всего населения, но и самое главное — для той ее части, которую мы так несколько пафосно, конечно, обозвали «средним классом». Уж он-то эти риски почувствовал, потому что у него меняется образ жизни. Он же пытался развиваться, пытался инвестировать в отдых, в образование детей. Сейчас эти возможности сжимаются. И психологически этот кризис самый сильный для среднего класса. У него рушится то, что он отстроил — развивающий образ жизни отчасти.

Дальше что будет происходить? Вот это уже касается всех, и больнее это для бедных. Государство будет экономить на нас с вами. Нефть уже закончилось, надо находить (и он уже найден) другой источник для бюджета. Это мы, это наши налоги, это наши имущественные платежи, это наши капитальные ремонты. Вот сейчас идет оптимизация социальных пособий, но с явно фискальной целью. Регионы сами должны будут выбирать, как пройти между Сциллой и Харибдой, и денег подэкономить, и людей не вывести на улицы. Да? Вот это будет большая для них задача.

Риски промышленности для меня, знаете, где лежат? Когда и если федеральный бюджет просто не будет делать то, что он продолжает делать сейчас… Ну просто вам две цифры: доля расходов на национальную оборону в бюджете федеральном прошлого года была 20,4% и плюс еще 12,5% на нацбезопасность. Итого — треть! В этом году доля расходов на оборону будет 22%. Ну вот так. Но это не может продолжаться бесконечно. Потому что в прошлом году дефицит федерального бюджета составил 2 трлн. рублей. И в этом году будет примерно такая же история. Ну, начнем печатать деньги, разгоним инфляцию — и опять будет обесцениваться зарплата, и пособия, и пенсии. Все равно придется эти расходы ужимать.

Для меня риски промышленного кризиса, в первую голову, в перспективе, не сейчас, лежат в оборонной промышленности. Когда с деньгами будет плохо, заводы, которые сейчас работают аж в три смены, лихорадить начнет по-настоящему. Вот тогда посмотрим. Потому что не надо было так раскручивать. А теперь сжимать это все очень тяжело. Хотя сама оборонка, если она продается, это не так плохо. У нас действительно выросли заказы. Тогда у меня детский вопрос: простите, а чего тогда так много бюджетных денег туда угрохивается, если вы такие рыночные, если вы так продаетесь, то где деньги, где ваш доход? Это первое, а вторая вещь, которая связана со всей оборонной промышленностью… Как бы это вежливо сказать? Ну переоцениваем мы важность фактора модернизации оборонного комплекса, исходя из нынешней парадигмы «Кругом враги». Можно было бы это делать помедленнее. Видите, как я аккуратно формулирую фразу? Потому что не все с этим согласны, но мне так кажется.

Как мы будем выживать в предложенных обстоятельствах? Очень многое зависит от того, как сейчас будут вести себя власти. Я отбрасываю все то, что мы наблюдаем, все это легкое безумие, я стараюсь сейчас говорить о рациональности.

Если власти смогут максимизировать опору на конкурентные, реальные преимущества регионов, что-то будет получаться. Потому что даже в кризисных условиях преимущества Москвы очевидны, они работают — это гигантское скопление, огромный рынок труда, огромное разнообразие фирм, продукции, это все равно работает — при Иванове, Петрове, Сидорове. Это нельзя убить, это рационально.

Если мы будем разумно использовать наше нефтегазовое преимущество. Я не боюсь этой сырьевой ориентации. Проблема же не в ней, проблема в том, как эта рента используется, на что. У норвежцев та же рента, но при других институтах она используется совершенно иначе. Но если к нам начинают заходить большие компании с современными технологиями, с современными практиками управления — они будут менять наш нефтегазовый рынок. Я всегда говорю: вот вы представляете разговор о гендерном неравенстве в «Роснефти» или в «Газпроме»? Ну все всё поняли, да? Конечно, это мужские отрасли. Но управленческие компании, в менеджерах нефтегазовых, они не моногендерные.

Какой у нас будет бюджетная политика, как быстро мы очухаемся? Первое, что надо делать — отложить исполнение майских указов. Ну мы не в состоянии их сейчас выполнять, надо честно это признать. Сугубо политические приоритеты — они экономику очень сильно ломают. Если их поубавится, мы как-то будем выруливать. Потому что не бывает вечных кризисов, вечных стагнаций.

Но пока сумма разумного принятия решений так мала, что я, кроме стагнации, на ближайшие несколько лет никакого особого выхода не вижу. Так что наращивайте ваши персональные конкурентные преимущества и не работайте только в режиме «затягивания поясов». Это хорошо для фигуры, но вредно для здоровья. Адаптироваться надо не только через ухудшающие стратегии, вполне могут быть альтернативные.

Удачи всем, спасибо!